Пограничники

Бесчисленные трудности, связанные с подготовкой квалифицированных радистов (а равно и подрывников, штабистов, разведчиков), преодолевались в какой-то мере с помощью многочисленных энтузиастов партизанского движения и тех совсем юных и немолодых уже волонтеров, которые готовы были ради грядущей и еще очень далекой победы идти на любые испытания.

Этих последних присылали в школы комсомол и партия.

Едва ли кто-то из них был привлечен к учебе и работе, заброшен во вражеский тыл без беседы у генерала Строкача.

Как ни был он перегружен делами (а рабочий день — с утра до трех-четырех часов ночи), находил время для личного разговора с теми, кому предстояло идти во вражеский тыл через линию фронта или прыгать с парашютом на партизанские костры, а потом бессонными ночами работать ключом, рвать рельсы под эшелонами, добывать разведданные с риском для жизни…

Еще весной сорок второго в Ворошиловград из московской школы связи при ЦК ВЛКСМ прибыла группа девушек-радисток, уроженок Украины. Генерал сначала пригласил их всех к себе.

Вошли стеснительно, уселись. Полувоенная форма — гимнастерки без знаков различия, сапоги кирзовые. Лица очень юные, строгие. Постарше Ляли на какие-то шесть-семь лет…

— Товарищи! — генерал говорил, по давней привычке пограничника вглядываясь попристальнее в чьи-то особенно внимательные глаза, но и не упуская из поля зрения остальных слушателей. — Есть много корреспондентов, у которых село питание, они к тому же удалились от линии фронта. Прошу вас напрячь все свои силы, употребить все возможности для связи с этими товарищами. Надо очень, очень внимательно слушать их…

Генерал следил за выражением лица рослой, красивой чернобровой девушки; карие лучистые глаза ее выразили даже страдание, когда он упомянул о том, что от умения радиста «брать тыл» противника всегда зависят судьбы многих людей и порой случается, они погибают из-за плохой связи, неумения четко, правильно и быстро принять передачу.

Когда генерал отложил личные дела радистов, окончивших школу на «отлично», и стал приглашать их для индивидуальных бесед, одной из первых к нему привели ту «чернобриву и темнооку» украинку, которая так близко к сердцу приняла его рассказ. Ее звали Галина Ефремовна Бабий. Уроженка Винничины. Мама — учительница, отец — бухгалтер. Комсомолка. Окончила десять классов, училась в Харьковском институте инженеров железнодорожного транспорта и занималась в аэроклубе, летала на ПО-2, увлекалась спортом. Институт эвакуировали в Ташкент, и оттуда с третьего курса ушла добровольно в числе других своих землячек «на выполнение спецзадания». В характеристике, полученной в школе при Цекамоле, у немногих — Галя Бабий была в их числе — стояла выразительная аттестация: «Очень способна к связи».

— Нам нужен хороший радист… — начал генерал.

— Я полечу, — она сказала решительно, очень твердо.

Радисты нужны были здесь, а не в тылу врага, но она сама шла навстречу разговору, который неизбежно раскрывает характер человека.

— А если вы там попадетесь?

— Я не сдамся живой. Лучше себя убить, чем погибнуть под пытками.

— А если не сумеете застрелиться?

— Ничего они от меня не узнают.

Карие глаза стали совсем темными, но не жестокими и мрачными.

— Поработаете пока под руководством товарища Акаловского, — сказал генерал, словно не замечая ее разочарования. — Всё. Идите.

Акаловский был не простой связист, а связист-бог, человек, специально созданный для того, чтобы повелевать радиосвязью. Еще мальчишкой он стал известным в Харькове любителем-коротковолновиком и имел право связываться со своими коллегами на всем земном «шарике». Перед войной работал в Харьковском электромеханическом институте и с началом войны создал удачную радиостанцию для партизанских отрядов — РПО; первые группы, ушедшие в неприятельский тыл, были оснащены рациями Акаловского, которые выпускал завод в Харькове.

Генерал Строкач любил и ценил молодого инженера не только за ум и талант, но и за скромность, душевную чистоту, доброту.

Он принадлежал к известной семье украинских революционеров. Мать его, Вера Евгеньевна Акаловская, вместе с сестрой Лидией еще в гражданскую войну при немцах, гайдамаках, Петлюре, деникинцах, пилсудчиках работали в киевском подполье.

Акаловские в чистоте берегли революционные, интернациональные и национальные, украинские традиции, неотделимые от их высокой духовной культуры и противостоящие мещанским, буржуазным взглядам на мир. Так, приемного сына старшая сестра вопреки нормативным мнениям записала на себя: Акаловский Игорь Верович — она и в самом деле была мальчику и за мать и за отца. С конца тридцатых годов обе сестры находились на Востоке, от них приходили редкие письма.