Как всегда в таких случаях, сидящие в задних рядах мужики угрюмо и подавленно молчали. Смелее были бабы.
Вот привстала одна с ребенком на руках и полуразочарованно сказала:
— Оце такый ты?
— Оце я и есть… — с легким замешательством отвечал Рудой. Но он тут же оправился — следующий вопрос был уже привычный:
— На що ж ты людэй убывав?
— Такой был наказ.
Но теперь уже люди не удовлетворились ответом и загудели. Тогда он с жестом предельного отчаяния, поразившим Тимофея Амвросиевича, сказал:
— Как попал в ОУН, обещали свободу, а все залили кровью…
Генерал сам повез Рудого на его хутор. В хате Стельмащуков жили другие люди — сельсовет отдал ее бедняцкой семье.
Рудой сказал:
— А я, Тимофей Амвросиевич, иначе и не думав. Вы вси таки. Знав я, що це так получится… — Он плакал и целовал стену хаты. Взял горсть земли и, положив в платок, бережно завязал его.
Генерал Строкач ответил Рудому:
— А кто воскресит убитых тобой? Сколько на тебе невинной крови!..
Пошли они к машине — один высокий, большой, надежный, другой худой, нервный, ссутулившийся. Очень разные. И не примирившиеся.
Несколько времени спустя министр внутренних дел Украины генерал Строкач узнал: Юрий Стельмащук покушался на побег. Хотел скрыться за рубеж и перебраться в Канаду. Его разоблачили, судили и приговорили к расстрелу.
Сердце стало чаще тревожить Строкача. За год до ухода в отставку получил генерал назначение на пост начальника Главного управления пограничных и внутренних войск страны.
Тимофей Строкач вновь пришел к пограничникам этим войскам всегда принадлежало его сердце.
А это сердце теперь все чаще напоминало о себе.
Слишком большую нагрузку несло оно всегда. Ему был отмерен, как всякому человеческому сердцу, век, а оно проработало только шесть десятков лет.
Зато жизнь, которую хранило это большое сердце, была настоящей — бурной, полнокровной, стремительной.
Остается сказать, что, кроме тех близких к Тимофею Амвросиевичу людей, о которых читателю известно, живет на свете хороший человек, такой же умный и сердечный, как его отец, — Василий Строкач.
Он рассказал: был однажды на кладбище и увидел, что у могилы отца его стоят на коленях двое седых ветеранов и рыдают. Приехали в Киев издалека старые солдаты поклониться праху своего командира.
Эти слова великого поэта о том времени, и их можно отнести ко многим достойным людям того поколения, к которому принадлежал Тимофей Строкач.
В детстве он все ждал большого чуда. А этим чудом обернулась сама жизнь.
Все дело оказалось в том, как ее прожить.
Алексей Лопатин
Около полуночи 20 июня 1941 года пограничники Давыдов и Зикин, проходя вдоль Западного Буга, услыхали на другом берегу гул моторов. Осторожно пробираясь сквозь кусты, они сперва не обратили особого внимания на этот шум. Когда же гул усилился и соединился с другими подобными же звуками, они замедлили движение.
За Бугом ревели танки. Тяжелый, надрывный гул заглушал пение соловьев над Черным лесом. Видимо, съезжая с платформ и разворачиваясь около железнодорожного полотна, танки скрежетали гусеницами. Их моторы ворчали при переключении скоростей. То и дело фары танков бросали тоненькие лучики света в нашу сторону.
— Опять маневры? — спросил у Давыдова Зикин. — Не дает им Гитлер покоя даже ночью.
Был он простодушен и доверчив, этот рядовой боец заставы в Скоморохах. Товарищи по службе подтрунивали над Зикиным, называя его по-местному «господарем». Не раз весною после нарядов Зикин уходил в Скоморохи и помогал по хозяйству одному из местных хлеборобов. Он уезжал с ним в поле и там, сняв гимнастерку и разувшись, шел за плугом, уминая босыми ногами влажную, крепко пахнущую весеннюю землю. Пограничники подсмеивались, что все это делается неспроста. «Дело вовсе не в том, что Зикин истосковался по работе на земле, а всему виною, — говорили они, — красивая дочка господаря». Не раз на заставе поговаривали, что осенью, после демобилизации, Зикин женится на ней и останется «господарювать» в Скоморохах.
Давыдов ничего не ответил на шепот Зикина. Прислушиваясь к шумам, долетающим из-за рубежа, он решил немедленно после возвращения из наряда доложить о них начальнику заставы лейтенанту Алексею Лопатину, хотя и подумалось, что ничего особенно нового и сверхъестественного в этих шумах не было.
Однако ночью 20 июня 1941 года рев танковых моторов в Забужье был особенно сильным.
Но ни старший наряда Давыдов, в прошлом учитель, ни его спутник Зикин, ни даже начальник пограничной заставы в Скоморохах Алексей Лопатин, воспитанник той самой Ивановской области, где впервые в 1905 году родились Советы рабочих депутатов, не могли тогда знать того, что стало известно позже.
Ночью 20 июня 1941 года в лесах Забужья, севернее Сокаля, разгружалась 11-я танковая дивизия гитлеровцев, только что прибывшая к советской границе из Вены на пополнение танковой армии фон Клейста.