Пограничники

На всем протяжении границы к ранее сосредоточенным здесь фашистским войскам подходили новые дивизии. Двигались они скрытно, с наступлением рассвета прятались в селах, силились производить как можно меньше шума, но от местного населения, жившего поблизости от Буга, Сокаля и Сана, не укрылось, что артиллерийские орудия, которые выкатывались на позиции и укреплялись в порядке «учебных маневров», почему-то все были обращены стволами в сторону Советского Союза.

В этот субботний день после обеда на Карбовском лугу заместитель политрука ленинградец Ефим Галченков принимал от бойцов последние оставшиеся нормы на значок ГТО по бегу и метанию гранат.

Под вечер 21 июня на тринадцатую заставу из Владимир-Волынского вернулась с учебного сбора группа пограничников.

Приезжие занимали свои койки, укладывали около них вещевые мешки, ставили в пирамиду новенькие автоматы ППД, только что полученные ими в отряде. И, как всегда по субботам, люди, возвращающиеся из нарядов, получали у старшины чистое белье, мыло и торопились в легкий зной предбанника.

Разгоряченные, с лицами цвета спелой малины, пограничники перебегали из бани в заставу, и там их встречали звуки баяна.

Максимов вернулся из столицы древней Волыни. Он снова сидел на табурете в ленинской комнате, высокий, черноволосый, и, мечтательно устремив взгляд в одну точку, подбирал на баяне песенку «Синий платочек».

Когда совсем стемнело, часть пограничников, получив боевые задачи, отправилась на границу. В 23 часа по направлению к Бугу пошел и начальник заставы Алексей Лопатин вместе с заместителем политрука ленинградцем Ефимом Галченковым проверить службу нарядов.

Узкая тропинка завела их в кусты. Лопатин глянул на светящийся циферблат наручных часов, сказал тихо Галченкову:

— Сейчас будет возвращаться на заставу наряд Пескова.

Прижимаясь к траве, они услышали шаги. На фоне неба вырисовывались очертания двух бойцов. Первый из них остановился как вкопанный, вскинул автомат:

— Стой!

Лейтенант Лопатин ответил, а Галченков, когда наряд подошел вплотную, сказал весело шепотом:

— Таки учуял, Песков! Ну и нюх у тебя! Сразу видно — земляк, ивановец.

Обе пары пограничников разошлись, и снова стало тихо на дозорной тропе, только монотонно пели свою ночную песню неугомонные кузнечики.

Евдокия Гласова, жена политрука, в этот вечер запоздала в баню. Ей удалось помыться лишь после полуночи. Обвязав вафельным полотенцем мокрые волосы, она пробежала в шлепанцах по росистой траве до квартиры и уложила спать дочку Любу. А когда Люба заснула, Гласова вышла на крылечко.

От Буга тянуло прохладой.

В кустах ивняка над самой рекой, где залегли сейчас пограничные наряды, щелкали на разные голоса соловьи.

Из села Скоморохи доносились звуки мандолины. Потом вступила гитара. «Должно быть, у Захара Пеньковского», — подумала Гласова. Она знала, что к нему часто заходят пограничники поиграть на гитаре и мандолине и что Захар не только радушно принимает гостей, но и сам учится от них новым советским песням.

Кое-где в Скоморохах и в соседнем селе Ильковичи, расположенном слева от Карбовского луга, в хатах еще светились огоньки. Сегодня весь день колхозники этих сел везли из леса деревья для новых колхозных построек, которым предстояло вырасти на бывших землях графа Дзедушицкого, переданных крестьянам Советской властью. Возчики, в сумерках уже вернувшиеся в свои села, сейчас готовились ко сну.

А в это время за Бугом, в полукилометре от заставы, по всем правилам немецкого педантизма министерство внутренних дел Германской империи передавало границу «государственных интересов рейха» вермахту и его главному армейскому командованию. Министр Фрик сдавал границу главнокомандующему всех вооруженных сил Германии фельдмаршалу фон Браухичу.

В лесах, на просеках, в лощинах, просто на открытых полях от Перемышля до Устилуга и тут, на стыке Галиции с зеленой Волынью, 21 июня с наступлением темноты, а кое-где и раньше был прочитан приказ Гитлера о том, что германская армия в 3.00 по летнему европейскому времени должна перейти границу и ударить по Красной Армии.

То, чего, конечно, никак не могла бы увидеть сквозь густую темень июньской ночи Евдокия Гласова, чувствовал сердцем ее земляк-ивановец, боец тринадцатой заставы Николай Сорокин, бывший слесарь ткацкой фабрики «Красный Профинтерн», сын старого рабочего из Вичуги.

Уходя по ночам в наряд, Сорокин тоже слышал и ворчание немецких танков, и отдаленную канонаду проверяемых гитлеровцами тяжелых орудий, и, наконец, участившийся стук топоров в Черном лесу, где немецкие саперы готовили паромы.

В памяти Сорокина запечатлелся густой хвостатый след, оставленный высоко-высоко в чистом небе самолетом «фокке-вульф». На глазах у всех этот немецкий разведчик пролетел в пятницу над советской границей, временами удаляясь к Тартакову и к Каменке-Струмиловой и, должно быть, фотографируя все то, что его интересовало. Следя за полетом «фоки», Николай Сорокин сказал своему товарищу по заставе Никитину:

— Ну, быть войне!..