Пограничный легион

В реальный мир она вернулась только под вечер, когда, выглянув в окно, увидела, что заходящее солнце позолотило вершины гор, а в ущелье стали сгущаться тени. Вечер был удивительно красив. В небе пылало огнем большое, бесформенное облако — такого яркого заката ей еще не приходилось видеть. Понемногу краски стали тускнеть, меркнуть, хотя в вышине еще долго разливались мягкие, теплые отсветы. Спустились сумерки. Потом погас их призрачный свет и долину покрыл мрак ночи. Однако на западе, над высоким хребтом, небо еще оставалось бледно-розовым, словно там еле тлел, но никак не хотел погаснуть слабый-слабый огонь, который завтра оживет и все зальет сияющим золотым светом. А над головой уже висел роскошный темно-синий купол, сверкающий тысячами живых звезд; их далекие лучи переливались всеми цветами радуги, что-то говорили, как будто хотели успокоить, вселить в сердце надежду… А посреди, белой аркой, выгнулся Млечный путь.

Джоун прислушалась: что там такое? Мягкий ночной ветер донес слабый, невообразимо низкий шум, такой низкий, что невозможно сказать, есть он на самом деле или нет. Шум исходил от раскинувшегося далеко внизу поселка, в нем сливались многообразные звуки жизни: крики споров и драк, стоны страданий, лживый шепот золота, вой жадности, рев борьбы и хохот смерти. А над ним, заглушая его, плыл другой шум — плеск ручья, тихое сонное бормотанье струящейся по камням воды. Вода спешила миновать пристанище безумцев, ибо в нем свирепствовала опасная зараза: жажда золота и крови. Сумеет ли она снова очиститься, осветлиться, перетекая из долины в долину, пока не вольется в море? В плеске воды слышался всепобеждающий бессмертный голос живой природы, голос бесконечного времени. А люди со всем их золотом — лишь одно мимолетное мгновение.

Джоун слышала эти звуки, лишь изо всех сил напрягая слух, а когда расслабилась, ее со всех сторон окутала тишина, но не та, с которой она свыклась в Затерянном Каньоне, а тишина одиночества, в которой жива была только одна ее душа. Душа находилась тут, на земле, однако никто не слышал ее горького плача. И облегчить ее полное одиночество мог разве что рев морского прибоя у скалистого берега или гул сорвавшейся лавины.

Тишина и темень пронизывали друг друга и порождали страх. Они как бы что-то говорили Джоун. Она дышала страхами безмолвного воздуха, он наполнял ей грудь. Ночные тени непрестанно шевелились. Из оврага то и дело бесшумно, крадучись поднимались друг за другом какие-то фигуры — то ли люди, то ли призраки. Поскорее бы пришел Джим! Только бы увидеть, что он жив и здоров! Уже не раз ей казалось, что из мрака появляется его черный силуэт. Только бы увидеть его сейчас же, потрогать руками — и все страхи исчезнут. Удивительная, непостижимая вещь любовь. Джима Клива любовь сбила с пути истинного; в черных глубинах сердца безжалостного бандита пробудила добро и честь; ее саму из глупой девочки превратила в разумную женщину. Нет, великую силу любви никому не дано одолеть, рано или поздно она восторжествует над злом! Джоун вдруг с удивлением обнаружила, что надежда, то возрастая, то слабея, все-таки никогда не умирает, что она живет вне рассудка, только в царстве чувств. Стоило на мгновенье отпустить повода, как она тут же понесла ее в пучину тоски. Надеяться — вот что значит мыслить! Бедный Джим напридумывал себе Бог весть чего! Стать его женой! Это слово для него как талисман, ключ от рая. Джоун подумалось, что он еще может внять голосу рассудка, стать, наконец, взрослым мужчиной, но ведь тогда ему будет еще труднее. И все же он был так настойчив, так непохож сам на себя, что она не могла не порадоваться за него.

Но тут раздались легкие шаги, тихий шорох, и из мрака выступил еще более темный сгусток тени. Забыв обо всем, что передумала, сидя у окошка, Джоун со смешанным чувством боли, беспокойства и нежности вернулась к действительности.

— Джоун, Джоун, — донесся до нее тихий шепот.

Дыханье у нее перехватило, она еле могла откликнуться.

Мелькнувшая тень подступила ближе и разделилась на две. Под окошком стояли два человека, но, пока Джим не тронул ее за руку, она не могла разобрать, кто из них Джим, а кто священник. Прикосновенье Джима ударило ее, словно током.

— Милая, мы пришли — вот священник, — зашептал Джим радостно, как мальчишка.

— Ш-ш-ш… Не так громко. Послушай.

В хижине Келлза собрался чуть ли не весь его Легион. Можно было различить жесткие, грозные тона Келлза, пронзительный голос Пирса, замедленную речь Оливера.

— Да, да, я больше не буду шуметь, — согласился Джим. — Тебе надо ответить на несколько вопросов.

На руку Джоун легла чья-то теплая рука, и голос, каких она еще ни разу не слышала на границе, произнес:

— Как вас зовут?

Джоун ответила.

— Вы можете рассказать мне о себе? Этот молодой человек очень ухе… скор. Я не совсем уверен… Я хотел бы… услышать от вас самой…