Погребенные

А женщина все смеялась, и в тишине раннего утра смех звучал жутко. Над головами полицейских послышался шум: черные птицы, похожие на стервятников, опускались на деревья неподалеку. Покричав, они затихли и расселись в ожидании своего часа, как будто были кем-то посланы навести порядок, очистить поляну от следов отвратительной бойни.

Глава девятнадцатая

Андреа кричала в ужасе, Малькольм Беллмэн пятился от надвигающейся груды камней. Саймон Рэнкин дрожащими пальцами отвинчивал пробку бутылки со святой водой, громко читая молитву. Обернувшись, он увидел, что рухнувшая стена открыла большую пещеру. Священник посмотрел туда, и ему показалось, он понял все.

Но не было времени раздумывать над тем, что осветил луч фонаря, пробившись сквозь густую пелену пыли. Это не могло быть явью, очередная химера, сотворенная силами зла. Но может быть, все же?..

Он увидел небольшую толпу. Люди сидели или стояли, среди них были и знакомые ему, и никогда не встречавшиеся лица. Взрослые и дети. Все они тупо смотрели перед собой, видимо, напуганные обвалом. Они были совершенно неподвижны, и трудно было понять, живы они или нет.

Рэнкин пригляделся внимательнее, ощутил холодное, проникающее зло, исходившее от них, и понял, что все это — живые мертвецы, жертвы Джетро Льюиса. Много лет назад первые из них были заточены в заброшенных шахтах. С тех пор все, пропавшие под землей, присоединились к ним, вырванные из жизни, чтобы вечно мучиться в смерти, и от их прежних тел остались только оболочки.

Саймон вздрогнул и едва не выронил бутылку. В толпе он заметил лицо Фрэнсис Майетт, она смотрела с мольбой. Во имя Господа, которому ты служишь, вызволи меня из этой могилы! А вот и Артур Мэтисон, напуганный и недовольный, и рослый юноша, видимо, Дэвид Уомбурн, и те, кого заманили в шахты первые жертвы, чтобы умножить свои ряды и успешней противостоять Джетро. Их поглотила вечная борьба добра и зла, но жажда мести ожесточила затерянные души, и теперь все они принадлежали злу.

Саймон чувствовал, как они надвигаются — опасная сила, полная решимости уничтожить того, кто угрожал ее существованию. Они звали его, уговаривая войти в пещеру, — еще немного, и он бы подчинился. Только его вера могла спасти живых. Фонари погасли — как и тогда, любой свет умирал перед лицом зла. Оно физически ощущалось в наступившей тьме, жило и двигалось, пытаясь добраться до Саймона.

Он вспомнил Дауэр Мэншен. Все повторилось; он снова был со всех сторон окружен врагами, унижавшими его, терзавшими его душу. И снова — позорное поражение. Малькольма и Андреа не было слышно, возможно, они уже погибли, и он опоздал.

Борись во имя Господа! Я верую в Бога!

На этот раз он не сдастся, отстоит свою веру. Толпа взорвалась диким воплем. Недрогнувшей рукой он плеснул из заветной бутылки в сторону пещеры. Пришел черед Римского Обряда, самого могущественного заклятия экзорцистов; оно было таким сильным, что требовало присутствия двух священников. Саймон уже опробовал его на Стаффорде. Настал час самого сурового испытания. Нежить должна быть уничтожена. Иначе ему и его спутникам нет спасения — им придется присоединиться к сонму мертвецов Кумгильи.

Саймон кричал во весь голос, порывы ветра уносили его слова, но не могли отнять их смысл: "Praecipio tibi, quicumque es, spiritus immunde… et omnibus sociis tuis hunc… deifamulum… — Ледяной ветер начал стихать, в воздухе потеплело. — … obsidentibus, ut per misteria Incarnationis, Passionis…" Снова зажглись фонари, их перекрещенные лучи напомнили Саймону о прожекторах вокруг собора, где так же постоянно чередуются пятна света и тьмы.

Люди в открытой могиле пришли в движение, поняв, какая страшная опасность им грозит. Сбившись в кучу, они вытягивали руки в последней, отчаянной мольбе. "…Resurrectionis et Ascentionis Domini nostri Jesu Christi…"

Запахло плесенью и гнилью. Ветхие одежды рассыпались в прах, плоть начала расползаться, обнажая белеющие кости. Но они не сдавались! Девочка с полусгнившим лицом, искаженным смертной мукой, завопила, это был пронзительный крик страдающей души.

Саймон Рэнкин заколебался на миг, но он знал, что не должен поддаваться жалости: это очередная ловушка, расставленная, чтобы прервать обряд.

"…per missionem Spiritus Sancti, et per adventum eiusdem Domini nostri ad iuditium dicas nomen tuum…" Он яростно выкрикивал священные слова, глубоко вонзая их клинок, нанося теперь уже последний удар. "… diem et horam exitus tui cum aliquo signo; et ut mihi…" Девочка рухнула на землю, лицо ее застыло в неподвижности, почти в покое. "…Dei ministro licet indigno, prorsus in omnibus obedias; neque hanc creaturam Dei, vel circum stantes, aut eorum bona ullo modo ofendas"[2].

Теперь все они упокоились с миром, тяжко было смотреть на эту противоестественную смерть скелетов. Пыль заклубилась над ними: зло изошло и исчезло во тьме.