Погребенные за мостом

– Мы ездили в гости, к ее родственникам на Крестную Славу (Крестная Слава – одна из ярких особенностей сербской культуры, народно-православный обычай празднования дня семейного святого, когда в доме старейшего мужчины рода собираются все его потомки со своими семьями. – Прим. автора), в Сремску Митровицу. От нас километров шестьдесят. У меня настроение было в тот день паршивое, не хотелось никуда, но отказаться – никак, сама знаешь, на Славу не прийти нельзя. Там парень был один, приятель брата Славицы. Я всегда знал, что он к ней неровно дышит, но я не обращал внимания, даже смешно. И не ревновал никогда, мы вообще друг другу повода не давали. А тут бес попутал – злость какая-то появилась на Славицу: вроде и улыбается она ему как-то по-особому, и шуткам его идиотским смеется. Сижу и накручиваю – понимаю, что веду себя как болван, и поделать ничего не могу.

– Бывает такое, – вздохнула Марина, и по ее тону Илья понял, что она не просто хочет успокоить его, ей и правда это знакомо.

– Под вечер народ стал расходиться. Нам сказали: оставайтесь, куда вы на ночь глядя! Зима была: снегопад, ветрище, холодина. Жена уговаривала заночевать, а утром домой поехать. Я – ни в какую! Сели в машину, она говорит: «Аккуратнее, видимость плохая». Но я себя всегда асом считал – ни одной аварии, вожу с восемнадцати лет, люблю машины – скорость развил приличную. Мы уже на середине дороги были, когда Славица меня спросила, почему я такой заведенный. Тут меня прорвало прямо, наговорил ей всякого – и сам понимал, что чушь несу. Несправедливые, глупые вещи, только чтобы ее уколоть, но в итоге самому еще больнее стало, чем ей. Славица сказала: «Я знаю: ты так не думаешь. Пожалуйста, перестань. Дело не во мне, я тебя за эти слова уже простила. Только ведь ты потом сам себя не простишь».

Илья замолчал. Все показалось ему нереальным: дорога, лес, озеро, до которого они почти дошли – вот оно, за поворотом, вся эта история, дети, смерть Дарко, поиски Вриколакоса. Он снова очутился со Славицей на той обледеневшей дороге, посреди снежной бури. И свет фар впереди, так близко, смертельно близко…

– Что было дальше? – спросила Марина. Должно быть, он слишком долго молчал. – Вы попали в аварию?

– Славица была права. Любил я ее больше жизни, больше себя самого. А последнее, что она от меня перед смертью услышала, – гадости, гнусь какую-то. У водителя «Форда» случился сердечный приступ. Он был уже мертв, когда вылетел на встречную полосу и врезался в нас. Славица погибла, а я отделался парой царапин. Ты понимаешь?

Марина понимала. Она снова плакала: по Дарко, по Славице, думая о том, как легко потерять того, кого любишь.

– Ты не виноват, – сдавленным голосом проговорила она. – Это был несчастный случай.

Никто не мог убедить в этом Илью – и Марина не смогла. Он жил со своей виной, и она была неизбывной, просто в некоторые минуты болело меньше, а порой боль становилась невыносимой, жгучей. Как сейчас.

– Я больше не могу водить. Только сажусь за руль – тошнота накатывает, паника. Сколько пробовал пересилить себя – нет, не получается. Если бы я ее послушал, мы бы никуда не поехали в тот вечер. Если бы я не был таким самоуверенным ослом, то ехал бы медленнее, может, сумел бы сориентироваться, и последствия были бы… Она бы выжила.

– Так и не будь, – неожиданно твердо проговорила Марина.

– Что? – не понял Илья.

– Не будь таким самовлюбленным и самоуверенным! Тебе не дано знать, «что было бы, если бы»! Ты не Господь Бог! Он привел тебя сюда, в эти горы – ты не думал об этом?

– Последнее, чего я хочу сейчас, – говорить о Боге и его замыслах.

– Хорошо. – Марина легонько сжала его плечо. – Извини. Но все же подумай: она ведь сказала, что простила.

– Она всегда была лучше меня. Лучше всех, – коротко ответил Илья, и больше они не говорили об этом.

Илья не понял пока, принесло ли ему пользу то, что он рассказал обо всем Марине, но узел, скручивающий его внутренности, немного ослаб.

Самую чуточку, но это лучше, чем ничего.

Они шли под неумолимо темнеющим небом, и, как Илья ни старался, он двигался все медленнее. Озеро – сегодня вода в нем казалась черной, как нефть, – осталось позади, однако и силы его были на исходе.

Один раз они остановились, чтобы Илья мог отдохнуть, перевести дух, но это не помогло, наоборот, стало хуже: пока шел, успел приноровиться к тяжести, выработал ритм, а тут сбился и потерял темп.

Ноша тянула все весомее. Во рту пересохло, ноги налились тяжестью. Головная боль усилилась, раскалилась, как чугунок на костре, в висках застучало. Шея была как деревянная, плечи ныли.

Илье было все сложнее держать равновесие. Не к месту вспомнилась увиденная как-то картинка: босоногий скрюченный китаец тащит на себе толстого барина, и он хмыкнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не захохотать истерически, во все горло.