Погрешность

Мужчина сдавливает девичье запястье, тянет ее стройное тело на себя, проводит пальцами по голому плечу, ключице, слушая громкие удары собственного сердца.

— Иди спать, — цедит сквозь зубы, понимая, что еще одна подобная провокация, и вся его сдержанность полетит к чертям. Здесь его дом, не гостиничный номер, здесь у нее не получится сбежать по-английски, не помахав ручкой напоследок.

— Иначе что? — Ульяна запрокидывает голову, приподымаясь на мыски.

— Иначе все, — усмешка.

— Совсем все? — затаив дыхание.

— Абсолютно.

— Подними меня.

— Что?

— Хочу на ручки, Громов, — лениво улыбается, и он действительно приподымает ее над полом, усаживает на стол, устраиваясь между разведенными ногами, — мой Степа самый хороший, — шепчет и тянется к его лицу, — я это точно знаю.

Громов молчит, наблюдает за ее действиями, реакциями, анализирует. Ульяна же продолжает говорить. Очень тихо, почти шепотом. Касается теплыми губами его щеки, и от этих прикосновений по его спине расползаются мурашки. Губы непроизвольно подтягиваются вверх, заостряя уголки в улыбке.

— Я хочу с тобой пообниматься, — она обхватывает его шею ладонями, — у нас не будет секса, нет, не сегодня. Но я очень хочу с тобой пообниматься. Ты выдержишь мои заморочки, Громов? Выдержишь или пошлешь куда подальше? Я тебе нравлюсь, я это знаю. Всегда знала, — проводит языком по его шее, — но ты всегда меня боялся. Меня или себя? — отстраняется, чувствуя, как его пальцы впиваются в ее талию.

Громов крепче стискивает ее своими ладонями. Чувствует запах чистой кожи, волос, от него едет крыша. Каждое ее прикосновение равноценно удару тока. Пальцы сами тянутся к матовой коже, разворачивают полотенце, оголяя острую грудь, касаются сосков едва уловимыми движениями. Ульяна замирает, сидит не шевелясь. Нервничает. Он знает, что нервничает. Целует в шею, чуть выше, обхватывая губами мочку ушка.

— У нас не будет секса, — говорит с хрипотцой, — ты права, сегодня не будет.

— Ты пойдешь на такие жертвы? — она смеется, стараясь выглядеть уверенно.

— Жертвы? Что ты знаешь о жертвах? — приподымает бровь и резко, в одно движение, стаскивает ее со стола. Как она и хотела, берет на руки, устраивая ладони под коленями и под спиной.

8(4)

В комнате, где они оказываются, темно. Кромешная тьма и плотно задернутые шторы.

Ульяна дрожит, ее влажные волосы рассыпаны по плечам, груди, ладони крепко прижимаются к его шее. Волнение зашкаливает, она так близка к этой грани, к чему-то запретному до этой ночи. Оголена как электрический провод. Она не стесняется своей наготы, скорее наоборот. Никольская чувствует его взгляд даже здесь, в абсолютной темноте, когда все эмоции обострены до предела. Он смотрит на нее страстно, с неподдельным обожанием. Она сводит его с ума. Она и сама уже давно рехнулась. Каждое его прикосновение пробуждает в ее теле приливы неконтролируемых желаний, когда низ живота стягивает крепким узлом, а инстинкты становятся поистине животными.

Громов усаживает ее сверху, включает свет. Неяркий, приглушенный желтый свет. Ее изящное тело отбрасывает на стену тень с ярко выраженной тонкой талией. Его большие ладони проходятся по спине, притягивают к себе. Ее тугие соски трутся о его футболку, которую он мгновенно снимает. Прижимается к ней крепче, кожа к коже. Где-то на грани безумия. Степа целует ее губы, его язык минует ровные зубы, погружаясь глубоко в ее рот. Ладонь придерживает голову. Ульяна ерзает, не специально, ее широко разведенные бедра способствуют тому, чтобы нежная, возбужденная кожа между ними так болезненно сладко скользила по ширинке мужских джинсов.

Громов отстраняется, совсем немного, рассматривает ее лицо до мельчайших деталей, словно видит впервые. Костяшки пальцев поглаживают девичью щеку, спускаясь к шее, ниже, зажимая между собой чувствительный сосок. Отпускают, разводя возбужденные складочки, тем самым срывая с Улиных губ стон.

Большой палец надавливает на клитор, потирая его, указательный погружается в узкое лоно, медленно, Громов добавляет еще один. Она стонет, царапает плечи короткими ноготками, касаясь своей губы. Эмоции на грани, самом пике удовольствия.

Она красивая, невероятно красивая. Залившиеся румянцем щеки, чувственные губы, идеальные изгибы тела.

Эти дни выдались бешеными, злость смешалась с похотью. В ту ночь в отеле она прилично выбила его из колеи, совершила отнюдь не позволительную вещь, сбежала. Хотелось поймать эта маленькую стерву и хорошенько вправить мозги. А сегодня увидел ее в травме и чуть крышей не поехал. Испугался. Как-то чересчур сильно, когда нечем дышать, понял, что не отпустит. Больше ни за что ее не отпустит. Нет. Просто не сможет. Он так долго сходил по ней с ума, отгонял абсолютно все мысли о возможности хоть какой-то близости, а сейчас сорвался. Окончательно. Бесповоротно. Она будет его, с ним.

— Расслабься, — шепчет в губы, поглощая их в неистовом поцелуе, чувствует, как сжимаются ее мышцы, а стоны становятся громче.