Пой, скворушка, пой

- Еще чево. Фельшер там подъехал, по дворам ходит. Кабанчика бы показать, сам же говоришь - скушной... На ноги садиться стал, - пояснила она Василию, поглядела на него, подольше. - Какой-то ты, это... Ты, что ли, брился бы. А то, скажи, старик.

- Так и... не молоденький.

- Ну уж!.. В твою пору, глядишь, тока в охотку входют которые. Кобели-то. Не-е, в хомут вас надо, мужиков, сразу ровней пойдете. А то прыгаете, как кузнечики, по всей по стране... Я вот те найду, - пообещала многозначительно она и хлопнула тут же себя по бокам, бугрившим старенькое повседневное пальто, пропела - и явно заготовленное пропела, фальшивое: Ос-споди, да-к а чево искать: вон хоть Кривцуновых Наташка, с каких пор одна... А лучше Катька Ампилогова - чем тебе не баба?! И молода, и... Мальчонка у ней - ну да-к делать не надо, готовый, если што. Смирный. А детки все одинаки, все на шее.

- Так ить вроде как муж у ней... ну, числится.

- Где это - числится! - закричала сварливо на Лоскута она, азарту в ней на всех троих бы хватило. - Ты, часом, не охренел: "му-уж"?! Будто бы-ть не знает он!.. А ты, Вась, не слушай этого, - махнула она на своего, брезгливо дернула губами. - Дружки они, пили вместе, вот он и... С Троицы как уехал в Самару приключенья на свою жопу искать, так и следу нету, дуролому... ну, где такое видано?! Люди ей: в розыск, мол, подай, находят же; а она - еще, грит, я это золотце не разыскивала, всю жизню мне перемутил - нет уж! У него отец-мать на то есть... Взяла к осени да в сельсовет подала, ее и развели, слова не сказали. А того - ну, искали, а толку? Прибили где-нито, небось, их вон сколь пропадает нынче. А и не жалко... господи, да побольше бы таких! Глядишь, поочистился бы мал-мала народ, а то ить как в желтом доме живешь! Моя б воля, вот истинный крест говорю: взяла да свезла бы всех, с шалавами всяко-разными вместе - вон порушено сколь, пусть строют! А то жизню только портют, мучайся с ими, вот с такими...

- Нет, ты погляди, как намучилась... в дверь не пролазиет! Намеки она строит... Я что, иль дела не делаю?! А ежели порядок был бы везде, так и вовсе... Ну, выпил там... подумаешь! Небось не размокну.

- А и не просыхал еще!..

Слушал перебранку их, привычную уже, не встревал, все это посторонним было и ненужным... тоже мне сваха нашлась, хорохорится. И какая это еще Катька? Пятнадцатилетней, может, давности отпуск свой первый вспомнил - ну да, бегала тут какая-то соплюшка; а он, армейскую службу отмотав на пограничном Пяндже, где Афган обеспечивали, и год на заводе электротехническом в Алма-Ате, явился петухом разряженным, с подарками всякими, как же иначе. Тогда же, дурак, и Мишку уговорил, сманил после десятилетки: пока, мол, на заводе у нас послесаришь, зарплата приличная будет, общага, а там и на заочный через годик - что время в студентах терять, с родителей копейки тянуть? Копейки! Рады больше бы, да с каких достатков таких? Последнее, скорее всего, и убедило братишку, уже было в институт педагогический собравшегося, - и поступил бы, в учебе соображал, не то что они с Ванькой, вахлаки. К тому ж и в армию не брали его, слабость сердца какую-то нашли - работай себе, бодрил он Мишку, живи кум королю да учись... А он и вправду слаб им, сердцем, был всегда, если по-человечески, вечно малая ребятня возле него терлась, собаки всякие крутились приблудные, с той же скотиной домашней - и то по-своему как-то знался, всех привечал, приручал...

Работать, другого не оставалось. Лоскутовы ушли, собрался к дровам своим и он, хоть продышаться, и опять что-то накатило - тяжелое, сиротское... нет, видно, не для него выпивка, не по нутру и натуре самой. Завязывать надо, даже и с малостью такой. Ширкал ножовкой, больше нечем; но и торопиться-то ему некуда теперь, хочешь не хочешь, а вольный казак- какому все дороги заказаны, и чем это, спросить, не тюрьма? Некуда идти - это ж те же стены, не перескочишь. И срок не сказан.

Ширкал, вдыхал запах застарелого опилочного смолья, поглядывал кругом. Никак не торопилась весна: хмарь низкая облачная, как, скажи, позднеосенняя, и то крупкой редкой нанесет из-под нее, постегивать начнет, а то зароится сверху вниз, снизу вверх тоже, словно взлететь пытаясь опять,- хлопьями легкими снег, недолгий, ложится тепло на лицо, на руки, тает... Задыхался, начинало стучать в голове, отсчитывать... изрядно траванулся, ничего не скажешь. И пережидал, принимался колоть полутрухлявые чурбаки, сносить в дровяник.

По углам его чего только не валялось, всякий хлам ушедшего безвозвратно, делов понаделавшего века. Даже хомут старый, протертый до волосяной набивки, висел на вбитом в стену бороновом зубе; понасовано и под стропилинами, от лопаты печной полуобгоревшей до кованых железных скоб, мастерка строительного или согнутой из старых вил "кошки" - ведро утопленное из колодца доставать... И в нас - сколько старья в нас понатыкано по углам, уж вроде и не нужного никому, бросового, и кому оно, кто его взыщет? Неужели так и сгинет, сгниет? И ненужное вроде, а жалко.