— Позволь представить тебе хозяина этого имения, дворянина Картымазова, — сказал великому князю Холмский. — Он прибыл в качестве гонца от твоего батюшки к тебе и ко мне. Государь желает, чтобы мы немедленно ехали к нему в Москву.
Великий князь Иван Иванович внимательно посмотрел на Картымазова, мельком на Холмского и спокойно сказал:
— Войдем в шатер.
В богато убранном шатре он положил книгу на стол, повернулся лицом к Картымазову и сказал:
— Прошу передать батюшке, что мне нельзя сейчас уехать отсюда. Ждем татар., Они могут перейти Угру в любое время.
Он повернулся к Холмскому и очень просто, без всякого пафоса, спокойно сказал, словно констатируя бесспорный факт:
— Лучше мне умереть здесь, чем удалиться от войска.
— Я тоже остаюсь, — сказал Холмский.
— Передай батюшке наши извинения. Ты сам все видел.
Великий князь ласково улыбнулся Картымазову неожиданно светлой улыбкой и добавил:
— Проси батюшку поклониться от меня бабушке — я ее очень люблю. Теперь ступай.
Выйдя из шатра, Картымазов первым делом направился к своей конюшне. Конюх остолбенел, не веря своим глазам.
— Этого коня накормишь, напоишь, и пусть отдыхает. Через полчаса подашь мне Пегую. Оседланную и готовую для дальнего пути.
Конюх, наконец, пришел в себя и хотел схватить хозяйскую руку для поцелуя, но Картымазов хлопнул его по плечу и вышел.
В доме он, наконец, ласково обнялся с женой и сыном.
Потом спросил:
— А где мои псы?
— Заперты все на псарне! Где ж еще! Война ведь во круг!
— А, ну да — это правильно, — успокоился Федор Лукич.
Горячий обед ждал на столе.
Жена и сын наперебой рассказывали ему новости и успели сообщить почти обо всем.
Ровно через полчаса конюх доложил, что лошадь подана.
— Ой, — всплеснула руками Василиса Петровна. — Уже? Феденька, ты хоть по дороге заедь в Медведевку, повидай внучков и Настеньку — она так обрадуется!
Картымазов секунду колебался.
— Нет, — сказал он. — Это крюк. Поеду прямо на Москву. Меня великий князь ждет.
Всю последующую жизнь он жалел об этом решении…
…— Я никуда не поеду! — упрямо заявила Софья Фоминична.
— Послушай, государыня, — начал раздражаться Иван Васильевич, — нельзя рисковать! Ты и наши дети — самое ценное, что у меня есть! Я уверен, что нам удастся справиться с Ордой, но ты же сама знаешь — береженого Бог бережет!
— Государь, — повысила голос Софья, — я не желаю на глазах всего моего народа позорно бежать из столицы в час опасности! Я византийская принцесса! Мои предки гибли, но никогда не бегали от врага!
Иван Васильевич наклонился и яростно зашептал ей на ухо:
— Пойми, наконец, дура, — у нас полная казна! Все, что я привез из Новгорода, и еще кое-что! Кто мы с тобой будем без этого, а? Мало ты нищенствовала в юности — хочешь еще и в старости?!
Софья прекрасно умела держать себя в руках. Несмотря на оскорбление, ее трезвый, холодный, рациональный ум мгновенно произвел необходимые операции. Аргумент "ты и наши дети" был всего лишь красным словцом и ничего не значил, а вот полная казна — это действительно серьезно. С этим шутить нельзя.
— Хорошо, — покорно сказала она, — я послушная жена и должна подчиняться мужу. Так меня учили. Я смиренно сделаю все, как ты хочешь. Ты ведь знаешь, я всегда делаю все, как ты хочешь. Но если ты еще раз назовешь меня дурой, я отрежу тебе…
Иван Васильевич крепко поцеловал супругу.
— Выедешь завтра же, — сказал он, — казну уже тайно грузят на подводы. Их будет много. Я дам тебе свой государев полк для охраны. Мне он не нужен, я и так с войском. Поедешь в Дмитров, там будут ждать суда. Погрузите все — и на Белоозеро. Помни, Зоя, теперь все наше будущее находится не в моих — в твоих руках! И не только наше — целого княжества!
— Я еду, — склонилась перед мужем византийская принцесса, думая совсем о другом.
Перед отъездом великая княгиня спустилась в подземелье и долго молилась там о спасении Москвы святому апостолу Андрею…
…Оказалось, что Картымазов разминулся с гонцом, посланным великому князю его сыном.
Когда гонец привез известие, переданное Сафатом, великий князь втайне пожелал, чтобы сын его не послушал и остался с войском в самом опасном месте — там, на Угре, но когда Картымазов привез именно такой ответ, Иван Васильевич в душе странно встревожился.