— Здрасссьть, — глухо говорит Единая Невестка, затягивается, глотая щеки, и повторяет для слабослышащих соседей: Здрасссьть. Мне вот Мама сказала, что можно у вас спросить. Можно у вас спросить?
— Наверное, можно, раз Мама сказала, — пожимаю плечами я и заглядываю за спину Единой Невестки, с целью высмотреть приближающуюся Эву, бывшую эстонку. Нет, не приближается нисколько.
— Клуб такой есть, Китайский Летчик, — информирует меня Единая Невестка и стряхивает пепел в жестяную баночку из-под оливок, — недалеко тут, вы не знаете, конечно. И вот там вечеринки. Проводятся. Такие типа тематические. И я это. Пойти хочу. На вечеринку то есть. В стиле пятидесятых типа годов. Как кино СТИЛЯГИ, понимаете?
— Пока да, — отвечаю я удивленно. Неужели, думаю, Единая Невестка хочет пригласить меня на тематическую вечеринку? В клуб Китайский Летчик, тут недалеко, о котором я не знаю, конечно?
Единая Невестка плавно покачивает баночкой из-под оливок, будто бы зажигалкой на рок-концерте. Смотрит на меня. Говорит тоном выше:
— А дайте, пожалуйста, одежды! Поносить на вечер. Ну, того времени. У вас ведь стопудово есть. Вашей типа молодости. В загашнике поди завалялись-то. Платья типа такие, с широкими юбками и поясами. Еще перчатки б. Кружевные. Или не кружевные, а такие. Было б срост!
Я молчу. Собираюсь с мыслями. Думаю, что будет уместнее сказать. В моей молодости, деточка, люди горделиво носили римские тоги? наряжались в шкуры неубитых медведей? затягивались в расщепленные на корсеты китовые усы? щеголяли в кожанках и с маузерами на боку?
Молчу. Становится что-то грустно. Может быть, я даже плачу. Немного.
Единая Невестка, чуя неладное, быстро-быстро проговаривает:
— Да вы не бойтесь! Я ж это! Понимаю ж! Я аккуратно! Я и не пью почти! Так, пива пару литров!
И гладит меня по руке.
Отступаю в квартиру. Прислоняюсь лбом к оконному стеклу, лоб оставляет неряшливый жирноватый отпечаток, смотрю вниз. Темно, идет дождь, ветер мягко перемещает мятые листья, потерявшие цвет. Закуриваю. Думаю.
В Москве странная осень. Я ее вижу в окно, я ее щупаю на улице, и даже думаю немного о ней перед сном.
Странная осень продолжается уже четыре месяца, обычно ее не хватает и на половину этого срока. Иногда странная осень похожа на весну, тогда она пахнет лопающимися почками, нагретыми деревьями и всякой разной водой, бывшим льдом. Иногда странная осень похожа на зиму, тогда на выглаженном ветром песке лежит тонкий слой снега, совсем прозрачный. Так выглядело бы мое русски-румяное лицо, припудри бы я его белой пудрой, нарисуй черной краской высокие дуги бровей. Иногда странная осень похожа на осень, переводят время, кашляют в метро дети, и я оскальзываюсь на мокрых листьях, обходя размытый участок пути. Только на лето странная осень не похожа никогда.
—
—
—
—
—
—
—
—
Эва, бывшая эстонка, выпила большую часть коньяку, все-таки принесенного с собой, и спит в комнате, бывшей детской, а теперь — для гостей вроде бы. Я так же сижу за письменным столом, ничего не изменилось, и завтра тоже будет по-старому все — дождь идти, листья падать, потом гнить, мужчины — прятать в мусорных дизайнерских ведрах, оплаченных мной, упаковки от чипсов, съеденных их любовницами.
Я встаю и смеюсь в голос. Эва, бывшая эстонка, очень любит приводить мне такой аргумент:
— Зато у тебя целых три мужа было, а у меня — ни одного.
— Умею устроиться, — обычно отвечаю я ей, и мы смеемся.