Вещи мира светились изнутри, драгоценные камни воплощали застывший свет, а красный цвет символизировал жизнь и был цветом карающего и очищающего огня. Многосмысленные контрасты и преображения света и тьмы — доминантная оппозиция европейской культуры, воплощенной торжественными терцинами Данте, в которых герой, достигший полдня собственной жизни, начинает восхождение к Богу, божественному свету, к светящемуся средоточию огня, но оказывается отброшенным в сумрачный лес экстерьоризированных пороков. В терцинах Паса нет в эксплицированном виде христианской догматики, но у него солнце, блекнущее от собственного сияния, наделяет мир цветом, а смеживший веки герой оказывается «в кромешном полдне логова», «во мраке алчном» собственной телесности. И так же как у Ареопагита и у Данте «мрак мирозданья» транспонируется в «блеск мирозданья» (кстати, эта же константная для европейской культуры оппозиция просматривается, например, в таких стихах Георгия Иванова «Она прекрасна эта мгла, она похожа на сиянье, добра и зла, добра и зла в ней неразрывное слиянье. Добра и зла, добра и зла, смысл, раскаленный добела»). Если Данте написал поэму на богословские темы, то мексиканец Пас создал некий парафраз, описал игру светотени в связи с глубинными дантовскими лейтмотивами.
Так возникает второй — европейский слой стихотворения Паса. Но когда составляющие мексиканской и европейской культурной традиции совпадают в некоем, хотя бы эстетическом, резонансе, тогда простое смежение век может привести в движение фундаментальные механизмы смыслопорождения и разрешиться «эктропическим» (В. Н. Топоров) пространством поэзии. Тогда искусство перестает быть искусством экзотическим, таким, в котором никто себя не узнает, и намечаются выходы из «лабиринта одиночества».