Пояснения к тексту. Лекции по зарубежной литературе

Стендалю нравится эта атмосфера. Впрочем, музыкой Стендаль увлекается всерьез и навсегда, он обожает композитора Чимарозу, позже он начинает ценить Моцарта, он пишет «Жизнеописания Гайдна, Моцарта и Метастазио» — компилятивное сочинение, плод искренней увлеченности музыкой и пренебрежения авторским правом. Он пишет о том, что музыка, чье царство начинается там, где кончается царство слова, способна вызвать из прошлого посетившее некогда нас чувство. Тема, которую позже разовьет писатель Марсель Пруст применительно к своему персонажу композитору Вентейю и его сонате.

Вообще Стендаль человек пылких и разнообразных увлечений, уж не буду распространяться об увлечениях любовных — иные исследователи только этому свои рассказы о Стендале и посвящают, — а равно обладатель самых причудливых мнений. Например, он утверждает, что только знание латыни может спасти нацию от варварства и вырождения. Что выше всех наук математика, — об этом мы уже говорили — ибо она не допускает лицемерия и неясности, и в ней невозможно притворяться. С другой стороны, сам он наилучшим образом притворяется, потому что он вдохновенный враль и мистификатор, изобретший себе 177 (посчитано исследователями) псевдонимов, указывавший в письмах неверные адреса и даты, совершенно сознательно старавшийся всех ввести в заблуждение относительно собственной персоны. Это несчастный влюбленный, перебиравшийся из Милана в Париж через перевал Сен-Готтард и мечтавший свалиться в пропасть и на всякий случай придумавший себе эпитафию: «Арриго Бейль — миланец. Жил, любил, писал. Эта душа обожала Моцарта, Чимарозу и Гайдна». Страсть к мистификациям, впрочем, в этом случае не увенчалась успехом — в надписи на могиле на Монмартре, в Париже, а не в Италии, написано Анри Бейль, и несколько ниже, — Стендаль.

Стендаль, человек, прогуливавшийся по Милану с булавкой в лацкане камзола, и булавка указывала, на то, что к нему подходить нельзя — он думает. Этот скорописец, человек едва успевавший записывать пришедшие ему в голову слова, ужасно скучает без общества в маленьком городке Чивитавеккья, куда он во времена Бурбонов послан служить консулом, и с тоской следит из окна консульства, как подваливают и отваливают от пристани пароходы. Это человек, сохранивший, несмотря на участие в бесславном русском походе, уважение к Наполеону и даже восхищение им, в отличие, например, от Бетховена, разорвавшего посвящение и разочаровавшегося в короновавшем себя республиканце.

В России этого господина, стащившего томик Вольтера, тоже приметили. Русский декабрист Николай Иванович Тургенев буркнет, что у писателя физиономия лавочника. (Что поделаешь, с физиономиями знаменитых философов дела обстоят еще хуже.) А поэт Вяземский напишет ему кудрявую записку, в которой скажет, что он, Вяземский, не последний литератор в своем отечестве, хорошо знакомый с господином Фредериком Стендалем по прогулкам по Риму (намек на книгу Стендаля «Прогулки по Риму»), счастлив был бы быть представленным господину Анри Бейлю.

А еще важная деталь характера: понятие Бога в произведениях Стендаля не присутствует. Идея Бога — утверждает он — полезна только тирании, и вообще «Бога извиняет только то, что его нет». Острое словцо, которому позже позавидует Ницше. Стендаль вполне сын Века Просвещения, ему нравится философ Дестюд де Траси, полагавший, что философия является частью зоологии. И еще Стендаль думает, что с философа Декарта хватило бы «Физики», а «Метафизику» писать было ни к чему. Этот стремившийся к ясности мистификатор, считал, что все лгут, в этом он был совершенно уверен, и оттого лгал сам. Но поэтому же он думал, что писать — это значит разоблачать, анатомировать, измерять жар термометром, разлагать чувства на порывы и смотреть на них в лупу.

Однажды в салоне кто-то его простодушно спросил о профессии и получил ответ: исследователь человеческого сердца. Современники Стендаля действительно не разглядели, за исключением Бальзака и Гете. Но похвала Бальзака двусмысленна, а Гете к словам одобрения не без изумления присовокупил, что этот очень талантливый писатель без зазрения совести содрал у него большой кусок текста и приписал его совсем другому источнику. Так все случилось, как предсказывал сам Стендаль. А еще исследователи подсчитали, что литературой он зарабатывал в день семьдесят пять сантимов, а в год — убогих двести семьдесят франков. Человек с блестящей памятью он в последние годы сильно страдал от ее ослабления и как-то заметил, что нет ничего смешного в том, чтобы умереть на улице, если это не намеренно. 22-го марта 1842 г. он упал на парижской улице. Случившийся рядом друг велел перенести его в отель, в котором писатель жил, и там он, не приходя в сознание, умирает от удара, или, как нынче говорят, инсульта. И это было совсем не намеренно.