Was ist der Mensch, der gepriesene Halbgott! Und wenn er in Freude sich aufschwingt, oder in Leiden versinkt, wird er nucht in beiden aber da aufgefasten, aber da zu dem stumpfen, kalten Bewußtseyn wieder zurückgebracht, da er sich in der Fülle des Unendlich zu verlieren stehete [Чего стоит человек, этот хваленый полубог! И когда он окрылен восторгом или погружен в скорбь, что-то останавливает его и возвращает к трезвому, холодному сознанию именно в тот миг, когда он мечтал раствориться в бесконечности (Гете 1978: 76; пер. Н. Г. Касаткиной)].
Это сказал Гете, опытнейший знаток сердца человеческого! Вчера обедал у Соковниных! Как ложны были представления мои об етом семействе. Я воображал какое-то почти райское согласие, взаимную нежнейшую связь, и пр., но сыновья, кажется, не таковы; Мать правда, что нещастна; но я боюсь произнести приговор об ней, потому что ни в чем не уверен, однако ж, больше склонен к хорошему. Одне только дочери отменно любезны. И видно А. М. со всею резвостью и наивностью имеет какую-нибудь твердость. Я не хочу иметь с вами секретов – сказала она мне довольно важно. Ах! Естьли бы когда-нибудь мог я сжать ее в своих объятьях! Характер у ней, если не ошибаюсь, редкой. Право, думаю, несколько лет прожил бы с ней одной в деревне. Катер<ина> Михайлов<на> очень любезна. – Она просила у брата стихов моих на Варв<ару> Мих<айловну>. Бог знает, почему она об них узнала! – Но я с А<нной> М<ихайловной> в странном положении. Надобно прохладить, успокоить, отделить себя от нее; совершенно перестать думать, и ничего из етого не составлять. И теперь, право, не понимаю что; любви нет, может быть, одно самолюбие. Теперь не знаю красавицы, на которую бы променял ее. Как она мила! (272: 2 об. – 3)
Андрей Иванович почувствовал напряжение, существовавшее в семье Соковниных, и даже осторожно усомнился в искренности печали Анны Федоровны по старшей дочери – вскоре эти первые подозрения превратятся в уверенность, и отношение Тургенева к старшей Соковниной станет отчетливо неприязненным. Он ожидал от семейства Соковниных того же «райского согласия», которое бежавшая оттуда Варвара Михайловна рассчитывала найти в Севском монастыре. Но главным событием стала для него встреча с Анной Михайловной.
Из всего, что Анна Соковнина говорила за обедом, Тургенев счел нужным записать одну фразу, точно повторявшую слова, сказанные Шарлоттой Вертеру в день их знакомства: «Зачем таиться перед вами?» (Гете 1978: 23). Неизвестно, сознательно ли Анна Соковнина цитировала Гете, но ясно, что Андрей Иванович, переводивший «Страдания юного Вертера» и предваривший запись цитатой из этой книги, не мог не обратить внимания на такое совпадение. Шарлотта сочла нужным рассказать Вертеру о своей помолвке с Альбертом. Вертер уже знал о ней, но все же это признание его глубоко смутило. Андрей Иванович был смущен не меньше Вертера. Он безнадежно пытался убедить себя, что «любви нет» и он должен «отделить себя» от Анны Михайловны, одновременно мечтая «сжать ее в своих объятьях» и «несколько лет прожить с ней одной в деревне». Как раз о такой идиллии он писал раньше Жуковскому и Мерзлякову словами шиллеровской оды «К радости».