Читаем Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века полностью

Was ist der Mensch, der gepriesene Halbgott! Und wenn er in Freude sich aufschwingt, oder in Leiden versinkt, wird er nucht in beiden aber da aufgefasten, aber da zu dem stumpfen, kalten Bewußtseyn wieder zurückgebracht, da er sich in der Fülle des Unendlich zu verlieren stehete [Чего стоит человек, этот хваленый полубог! И когда он окрылен восторгом или погружен в скорбь, что-то останавливает его и возвращает к трезвому, холодному сознанию именно в тот миг, когда он мечтал раствориться в бесконечности (Гете 1978: 76; пер. Н. Г. Касаткиной)].

Это сказал Гете, опытнейший знаток сердца человеческого! Вчера обедал у Соковниных! Как ложны были представления мои об етом семействе. Я воображал какое-то почти райское согласие, взаимную нежнейшую связь, и пр., но сыновья, кажется, не таковы; Мать правда, что нещастна; но я боюсь произнести приговор об ней, потому что ни в чем не уверен, однако ж, больше склонен к хорошему. Одне только дочери отменно любезны. И видно А. М. со всею резвостью и наивностью имеет какую-нибудь твердость. Я не хочу иметь с вами секретов – сказала она мне довольно важно. Ах! Естьли бы когда-нибудь мог я сжать ее в своих объятьях! Характер у ней, если не ошибаюсь, редкой. Право, думаю, несколько лет прожил бы с ней одной в деревне. Катер<ина> Михайлов<на> очень любезна. – Она просила у брата стихов моих на Варв<ару> Мих<айловну>. Бог знает, почему она об них узнала! – Но я с А<нной> М<ихайловной> в странном положении. Надобно прохладить, успокоить, отделить себя от нее; совершенно перестать думать, и ничего из етого не составлять. И теперь, право, не понимаю что; любви нет, может быть, одно самолюбие. Теперь не знаю красавицы, на которую бы променял ее. Как она мила! (272: 2 об. – 3)

Андрей Иванович почувствовал напряжение, существовавшее в семье Соковниных, и даже осторожно усомнился в искренности печали Анны Федоровны по старшей дочери – вскоре эти первые подозрения превратятся в уверенность, и отношение Тургенева к старшей Соковниной станет отчетливо неприязненным. Он ожидал от семейства Соковниных того же «райского согласия», которое бежавшая оттуда Варвара Михайловна рассчитывала найти в Севском монастыре. Но главным событием стала для него встреча с Анной Михайловной.

Из всего, что Анна Соковнина говорила за обедом, Тургенев счел нужным записать одну фразу, точно повторявшую слова, сказанные Шарлоттой Вертеру в день их знакомства: «Зачем таиться перед вами?» (Гете 1978: 23). Неизвестно, сознательно ли Анна Соковнина цитировала Гете, но ясно, что Андрей Иванович, переводивший «Страдания юного Вертера» и предваривший запись цитатой из этой книги, не мог не обратить внимания на такое совпадение. Шарлотта сочла нужным рассказать Вертеру о своей помолвке с Альбертом. Вертер уже знал о ней, но все же это признание его глубоко смутило. Андрей Иванович был смущен не меньше Вертера. Он безнадежно пытался убедить себя, что «любви нет» и он должен «отделить себя» от Анны Михайловны, одновременно мечтая «сжать ее в своих объятьях» и «несколько лет прожить с ней одной в деревне». Как раз о такой идиллии он писал раньше Жуковскому и Мерзлякову словами шиллеровской оды «К радости».

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

История / Философия / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука