Читаем Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века полностью

Трудно сказать, был ли этот фрагмент наброском письма к Екатерине Михайловне – в этом случае резкий переход на «ты» выглядел бы вызывающе. Возможно, Андрей Иванович обращал свои философские излияния к мысленному образу своей собеседницы, поразившей его способностью понять самые тонкие оттенки его переживаний, или незаметно для себя перешел от черновика письма к внутреннему диалогу.

Девятнадцатилетний Тургенев в эту пору ощущал себя человеком, уже имеющим за плечами опыт житейских бурь и нравственной отверженности. Утраченная полнота бытия сохранялась для него в воспоминаниях о собственном детстве, времени первоначальной чистоты и невинности. На долю того, кто утратил способность с умилением вспоминать о первых годах жизни, оставались только «ничтожество или вечность» за гробом – так освободил себя от оков жизни герой романа Гете.

Сделав приведенную запись, Андрей Иванович сразу же «после обеда» (272: 8) начал заново прямо в дневнике переводить уже опубликованное в его переводе письмо Вертера от 9 мая, рассказывающее о чувствах, овладевших героем, когда он посетил края, где провел детство.

В грустном моем расположении, с каким чувством читал я далее ето письмо! Как отказаться переводить Вертера! Хоть ни за что отдам его, а переведу, –

замечает Тургенев прямо по ходу перевода (272: 8–8 об.). Он усвоил представления Шиллера и Гете о том, что самая страстная любовь неотделима от детских чистоты и непосредственности, а чувство, способное возродить героя к жизни, должно явиться из этого утраченного рая. Именно переходя к разговору о «летах нашего детства», он начинает обращаться к Екатерине Михайловне на «ты».

При всей «доброте души» и способности глубоко чувствовать, Екатерина Соковнина не могла занять в душе Тургенева места, отведенного ее младшей сестре. Екатерина Михайловна говорила с Андреем Ивановичем как человек, для которого годы расцвета также остались позади и сменились эпохой горького опыта. Вероятно, она тоже возвращалась мыслями к золотому веку своей семьи, с утратой которого не смогла примириться Варвара Михайловна, – ко времени, когда был жив их отец.

Между тем вернуть к жизни энтузиаста шиллеровского плана, которым видел или хотел видеть себя Андрей Иванович, могла только девушка, хотя и наделенная силой характера, но сама еще, подобно Анне Михайловне с ее «резвостью и наивностью», принадлежащая миру детства. Исходя из этого, Андрей Иванович определил место Екатерины Михайловны в своей жизни. Если Варвара Соковнина была для него недостижимым и совершенным образцом чувствительности, а Анна – предметом безнадежных воздыханий, то Екатерина должна была понять его самые возвышенные мысли и устремления.

Такого рода коллизии были описаны в сентиментальной литературе. В романе Якоби «Вольдемар» действует семейство коммерсанта Горнаха, старшая и младшая дочери которого Каролина и Луиза счастливы замужем, а «средняя, Генриетта, отличавшаяся более умственными и душевными, чем физическими достоинствами» связана с пылким юношей Вольдемаром, братом мужа ее младшей сестры, «узами нежнейшей душевной дружбы». Они до такой степени чувствуют себя братом и сестрой, что сама мысль о возможном браке «кажется Вольдемару преступлением, подобным кровосмешению» (Форсман 1916: 3–5). В конце концов Вольдемар женится на воспитаннице Генриетты Альвине. Неизвестно, читал ли Тургенев роман Якоби, хотя это легко допустить, если иметь в виду, что Андрей Иванович, уподоблявший «тройственный авторский союз» с Жуковским и Мерзляковым дружбе Виланда, Якоби и Глейма, следил за немецкими журналами, в которых «Вольдемар» бурно обсуждался.

В записи от 10 мая Тургенев говорит о желании «пожертвовать своим счастьем» Екатерине Михайловне. Ему нравилась эта эффектная формула, и позднее он прибегал к ней в письмах к влюбленной барышне. Допуская, что Екатерина Соковнина могла бы составить его счастье, он в то же время изъявлял готовность великодушно отказаться от притязаний на сердце девушки, чтобы она свободно располагала своей судьбой.

У Андрея Ивановича были основания полагать, что его собеседница тяготится домашней жизнью. Обстановка в семье Соковниных была тяжелой. В «Автобиографии игуменьи Серафимы» приведен текст письма, которое отправили Варваре Михайловне сестры, когда узнали о ее побеге. В отличие от матери и братьев, уговаривавших ее вернуться, Екатерина и Анна давали беглянке прямо противоположный совет. Они были уверены, что в монастыре Варваре Михайловне будет лучше, чем в родном доме:

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

История / Философия / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука