Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Тургенев не писал в дневнике с 2 ноября, когда признавался в «самой братской любви», которую испытывал к Анне Михайловне. Месяц, вместивший в себя драматический поворот его романа с Екатериной Михайловной, и первый отъезд из родительского дома не изменили его чувств, но придали им столь важный оттенок сладкой ностальгии.

Любовные переживания были неотделимы для него от литературных. 20 декабря в одном из самых «счастливых» фрагментов во всем дневнике он пишет, что любовь сопутствует ему в Петербурге, имея в виду исключительно роман Руссо.

Благословляю Судьбу мою. Свобода, беспечность и независимость! Лейте бальзам ваш в мое сердце. Ничего не делаю и не терплю скуки. Мне не должно никогда забывать декабря * 1801 года. И любовь тут же: читаю «Элоизу» (ВЗ: 105).

Его эпистолярный роман между тем обретал собственную динамику. К этому времени Андрей Иванович успел получить от Екатерины Михайловны еще несколько посланий. Первое из них, от 5 декабря, выдержано в основном в том же меланхолическом тоне. Екатерина Михайловна «еще мечтает» о соединении с возлюбленным, но понимает, что судьба может оказаться неблагосклонной и «определить» их «на другое». Как и положено героине чувствительного романа, она не допускает мысли об ином суженом, но предполагает страдать и умереть в одиночку.

Это свое переживание Екатерина Михайловна подкрепляет ссылкой на универсальный для ее круга источник эмоциональных матриц – «Письма русского путешественника»:

Письмо Ваше от 24 ноября у меня. Жук<овский> описал вам мой разговор, мои мысли. Но вы знаете, как здесь все не верно <…> А мы с вами теперь так далеко друг от друга, так надолго, я так мало от себя завишу, окружена сетями разных предрассудков. Какая же после этого надежда. Конечно, мы можем мечтать, но не основываться на наших мечтах. Я знаю вам цену, поверьте этому. И знаю также, что я ни с кем бы так щастлива быть не могла, как с вами. Но к чему наше знание? Судьба строит все по-своему. Испытав так много непостоянства ее, я уже верного ничего не полагаю. Будьте веселы, спокойны, щастливы. На что быть для меня нещастным? Мы будем стараться сделать друг друга щастливыми и пользоваться жизнию. Но ежели судьба нас определила на другое, то мы заранее к тому приготовимся. Меня никакая ее жестокость не увидит. Вы правду сказали, что мы имеем мало радостных минут в жизни. Опытность сушит сердце: а я так много испытала. Вас еще другая эпоха ожидает, как говорит Карамзин в VI части: Слава. Стремитесь за ней, и она вас утешит в неудаче первой. А мне остается attendre, gémir et puis mourir [ждать, стенать и потом умереть (фр.)]. Но не огорчайтесь обо мне. Надежда еще жива в моем сердце, и я еще мечтаю (ВЗ: 103).

Том «Писем» с описанием Англии был свежей литературной новинкой. 15 декабря Андрей Иванович записал в дневнике, что кончил читать Карамзина и заметил, что смог бы описать Англию «живее и с большим жаром <…> и не с той бы стороны смотрел» (Там же, 105). В тот же день он благодарил родителей за присылку книги и делился теми же впечатлениями: