Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Через два дня, 25 декабря, он вновь возвращается к этой теме, и его запись ясно свидетельствует о том, что, несмотря на все уверения, которые он дал и самой Екатерине Михайловне, и Жуковскому, он все еще продолжал метаться:

Перечитываю ее письмы и мучусь своей холодностью. Сегодня пришла мне мысль замечать здесь часы и минуты, когда я буду думать о своей нечувствительности, буду сожалеть о себе и почитать себя от етова истинно нещастным. Ах! Есть ли бы чаще они приходили. Не могу себе представить приятностей состояния отца. Одно принуждение, gêne и больше ничего. <…> Неужли ж я отличен от других людей, а ведь все детьми сердечно радуются.

Кажется, для истребления етова эгоистического одиночества, должен бы я жениться, иметь семейство; но я не имею духу пожертвовать моей свободой, и горесть моя стало быть неискренна; потому что средство в моих руках и я им не пользуюсь (Там же, 117).

Кульминацией этого кризиса стала последняя до его отъезда за границу дневниковая запись от 29 января:

Это величайшее пятно в моей жизни. Я не любил ее, не был влюблен, и говорил ей о нежности и с таким притворством. Она предавалась мне, забывая себя со всем жаром святой, невинной, пламенной страсти! Как я отвечал ей на то письмо, где она пишет о своих мечтах и надеждах! Я писал, что на верху блаженства сомнения меня мучат, или тому подобное. На верху блаженства! Чувствовал ли я это, когда все сомнения от меня и во мне, больше гораздо, нежели от посторонних причин? Что она ко мне почувствует, когда страсть уступит место холодному рассудку, когда она тогда спокойно будет перечитывать мои письма?

Как смыть это пятно? Пожертвовать ей собой? Несчастной! Для этого я не довольно чувствую низость своего поступка, не довольно чувствую цену сердца, ко мне привязанного; и цену жить с нею.

Или другое средство; открыться ей в своей indignité [недостойности (фр.)]. Этого сделать не в силах. Пятно это будет не смыто. Мне почти всегда стоило труда писать к ней. – О что я!

Что будет тогда, когда я потеряю и чувство моей холодности, и чувство моей низости! Когда буду доволен собою? Может быть и это с летами будет (Там же, 118).

Если Екатерина Михайловна оказывалась брошенной и любящей героиней, то на долю Андрея Ивановича оставалась только роль соблазнителя. Принять ее было для него моральной и эмоциональной катастрофой, но он не видел для себя иного оправдания, кроме еще не умершего в его сердце сознания собственной виновности – циничному распутнику полагалось быть самодовольным и гордиться своими победами. С другой стороны, он не был готов «пожертвовать своей свободой» – мысль о браке, в который он бы вступил с холодным сердцем, была для него столь же невыносимой.

Так или иначе, надо было принимать решение. До его отъезда в Вену в Петербурге должен был появиться Александр Иванович с новой порцией писем и новостей. Летом им с Андреем Кайсаровым предстояло вместе отправиться на учебу в Геттинген, и для этого требовалось уладить дела в столице. Развязка романа Андрея Ивановича и Екатерины Михайловны также определяла судьбу отношений их младших брата и сестры. 1 февраля Тургенев снова писал Жуковскому: