Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

В Москве Андрей Иванович сетовал на городскую суету и вздыхал о днях, проведенных им в родовой усадьбе, которые были полны тяжелых психологических и физиологических проблем. Теперь с таким же умилением он вспоминал о московской жизни. Горестный вздох о безвозвратно ушедшей радости, поиск утешения в прошлом, культ памяти об утраченном – все это было характерно для усвоенной им эмоциональной матрицы. В венском журнале Тургенев идет дальше, выдвигая программу своего рода радикальной ностальгии.

Утрата позволяет человеку почувствовать цену пережитого и в конечном счете ретроспективно придает смысл жизненному опыту. Оценить и прочувствовать настоящее оказывается возможным, только если увидеть его в перспективе неизбежного расставания. Венский журнал, исполненный тоски по московской жизни, был призван помочь автору в будущем испытать сходные чувства по отношению к дням, проведенным в австрийской столице. Менялось и назначение дневника – из средства самопознания и самовоспитания он превращался в материал для будущих воспоминаний. Подразумевалось, что описанный Карамзиным переход «от утра к вечеру жизни» для Тургенева уже состоялся. Вскоре после возвращения в Петербург он «прямо набело» записывает в дневник стихотворение, где отразился этот психологический перелом:

И в двадцать лет уж я довольно испытал!
Быть прямо счастливым надежду потерял;
Простился навсегда с любезнейшей мечтою,
И должен лишь в прошедшем жить,
В прошедшем радость находить <…>
Невинность сердца! Утро ясно
Блаженных детских дней! Зачем ты так прекрасно,
Зачем так быстро ты? Лишь по тебе вздыхать
Осталось бедному; ты все мое богатство!

(ВЗ: 119)

«Любезнейшая мечта», с которой простился Андрей Иванович, заключалась в великой любви, возвращающей энтузиасту потерянный рай его детства. Встреча с Анной Соковниной показала ему одновременно и реальность, и недостижимость этих упований, а вынужденно принятые им на себя обязательства по отношению к ее сестре лишали его всяких надежд на будущее.

Трудно сказать, писал ли Андрей Иванович свой журнал непосредственно в Вене или по возвращении оттуда. Финальная запись, подводящая итоги поездки и ориентированная на заключительный фрагмент «Писем русского путешественника» («Берег! отечество! благословляю вас! Я в России…» [Карамзин 1984: 388]), сделана по возвращении домой и указывает на литературную обработку текста (cм.: ВЖ: 54). Весной 1802 года в Петербурге, в месяцы между первой и второй поездками в Вену, Тургенев работает над «Элегией», посвященной Варваре Соковниной. В соответствии с канонами жанра, тема ностальгии становится здесь центральной.

Преданность Варвары Михайловны памяти об умершем отце более всего потрясла Андрея Ивановича, когда он узнал об ее уходе из дома. Еще в первом дневниковом отклике на это событие он писал, что главным занятием девушки станет воспоминание об ушедшем времени, которое принесет ей больше наслаждения, чем любые удовольствия жизни. Жуковскому он рассказывал, что, когда Соковнины перешли «жить в другой дом, после смерти отца своего, горесть Варвары Михайловны усилилась; je ne peux pas vivre dans cette maison; je n’y retrouve plus les traces de mon pѐre [я не нахожу здесь следов моего отца (фр.)], говорила она часто» (ЖРК: 372).

По мнению Тургенева, Варвара Михайловна стремилась к уединению, чтобы погрузиться в прошлое, причем особой разницы между «крестьянской избой» и монастырем в качестве подходящих мест для такого уединения он не видел. «В глубокой тишине, в безмолвии священном / Ты юность дней твоих мечтаешь посвятить / Воспоминаниям о друге незабвенном», – писал он в черновых набросках «Элегии» (ОP РНБ. Ф. 286. Ед. хр. 330. Л. 3 об.). Упоминание о священном безмолвии еще неясно указывает на монастырь как на пристанище страдающей души. В окончательной редакции исчезают даже глухие намеки подобного рода. Читатель, не знакомый с прототипической основой стихотворения, не смог бы догадаться, откуда героиня приходит искать утешение на кладбище, «где сосны древние задучиво шумят / Усопших поселян над мирными гробами» (Поэты 1971: 241).

Гораздо важнее для автора реликвии прошлого. В записи об уходе Варвары Михайловны из дома Тургенев говорил об «увядшем цветке», который «больше займет ее сердце, нежели меня все мои радости. В одном увядшем цветке больше для нее блаженства». Этот цветок, превратившийся в лист, попал в окончательный текст стихотворения: