Дети рассматривали это предложение, не испытывая чувства вины. «Игра» изначально предполагала, что они будут делать нечто запретное. С самого рождения барахтаясь в мешанине из телевизионных передач, журналов, комиксов и газет – и рискуя утонуть в ней, – они прекрасно знали, что взрослые постоянно убивают других взрослых. Только
Она нравилась всем.
Но подобная игра развила в них скрытность и чувство вины, а теперь, когда возник риск разоблачения и экзекуции – мучительную нерешительность. Лица у них стали серьезными. Из-за их миловидности и молодости, чем они выгодно отличались от взрослых, эта серьезность имела почти комический эффект. Синди даже хихикнула.
– Нам
– Почему? – в глазах у Пола выступили слезы. Он горел желанием воплотить идею.
– Ну… – Бобби сделал паузу. – Она… ну, она… она такой же ребенок, как и мы.
– Ага, – согласилась Синди.
Дети опять задумчиво замолчали. Они поняли суть аргумента, выдвинутого Бобби, хотя тот не сумел сформулировать его внятно. В этой войне Барбара все еще может быть на их стороне. Взрослые убивали друг друга и попадали в аварии, так что переживать за взрослого человека вне собственной семьи было нелегко (а иногда и очень сложно). Но если дело касалось одного из
– Да она Синди в матери годится.
– Нет! – возмутилась Синди. – Ей всего двадцать.
– В матери, значит. – (Матери – в рамках данного обсуждения – оценивались довольно низко.)
– Дайана тоже, – сказал Бобби, – и Джон уже достаточно взрослый, чтобы стать отцом. Через пару лет они оба будут учиться в колледже, как и она. – Он огляделся и понял, что попал в точку. Он привел «серьезный» аргумент.
Члены Свободной Пятерки приняли его молча.
Через минуту Дайана сказала (предварительно обдумав сказанное Бобби, будто это было что-то новое):
– Что это меняет?
– Не знаю. Что-то меняет.
– Если б она была в возрасте Синди, мы оказались бы в таком же положении, и у нас возникло б столько же проблем. Если не вдвое больше. Нельзя убивать
– Я не такая уж и маленькая!
– О, заткнись, Синди.
Синди замолчала. По выражению ее лица было видно, что ей становится немного страшно.
Остальные четверо тоже молчали, но каким-то образом напряжение немного спало. С
– В любом случае, – спросил всегда практичный Бобби, – как бы вы это сделали?
– Как угодно.
– Давайте спросим Пола.
Пол был немногословен, но побледнел от усилий в попытке выговориться. В его голове пронеслось больше мыслей, чем он мог уместить в одной фразе, и теперь он был близок к обмороку.
– Как мы всегда делаем.
– Ой.
Бобби, знавший Пола, откинулся на спинку стула и задумался.
– Ой. – Синди была в ужасе.
Джон стиснул зубы.
Дайана никогда не позволяла себе проявлять эмоции. Если б вы знали ее, то сказали бы, что у нее вообще нет поверхностных чувств (а наличие глубоких признали бы лишь из вежливости). Слушая Пола, она сидела, как всегда, неподвижно, но была явно напряжена, и под этой напряженностью скрывалась нервозность.
– Ну, мы же всегда в это играли, и всегда хотели это сделать, не так ли? – выдал им Пол.
Услышав его слова, все члены Свободной Пятерки вздохнули. Представляя себе такое, они заходили туда, где уже не могли оставаться детьми. Туда, где можно было быть только
Мечты о…
Философские аспекты, связанные с лишением жизни другого человека, – тонкости, которые, похоже, редко рассматриваются в реальных событиях, – лежали за пределами их понимания. Необходимо пояснить: они не могли
В конце концов, каждый человек в своей способности создавать или разрушать жизнь является своего рода богом. Если человек рождается, значит, его создают два других человека (предположительно). Если его умышленно убивают, то это дело рук как минимум одного человека, такого же, как и он сам. Быть богом в локальном масштабе возможно. Это знает любой ребенок, который хоть раз раздавил гусеницу.