Пойдем играть к Адамсам

Оказавшись в домике прислуги, он остановился на мгновение, чтобы прислушаться – тишина. Затем продолжил движение. Закрыл дверь, которая не запиралась, и придвинул к ней старый стол, который Свободная Пятерка использовала для совещаний. Скорее как защиту от ветра, чем от возможного вторжения. Стол не остановил бы даже Синди. Затем Бобби поднялся наверх и поставил свои вещи у той стены, которая, по его мнению, будет самой сухой, когда начнется буря. Барбара, разумеется, не сдвинулась с места, разве что перевернулась на бок. Когда он вошел, она подняла голову, посмотрела на него, затем снова опустила и закрыла глаза. И все. На Бобби вновь накатила грусть.

Тем не менее, оставив Барбару, он спустился по темной лестнице и порылся в хламе, хранящемся в одном из шкафов, которые его отец построил летом, когда они жили здесь. Наконец искомый предмет был найден. Им оказалась бензиновая лампа с обгоревшей и покосившейся колбой, но все еще исправная. В соответствии со своей натурой, доктор Адамс выбросил ее сразу же, как только она вышла из строя, а Бобби, верный себе, спас и починил ее. А еще запасся спичками. Переполняемый чувством гордости, он зажег лампу, настроил яркость пламени и аккуратно закрыл шкаф. Оставалось только придумать, куда ее поставить.

Наверху она действовала бы успокаивающе, но если кто-нибудь – особенно Сборщик – вломится в дом, то того скроет пугающая тьма, а Бобби, будучи на свету, не сможет его увидеть. И все же расставаться с лампой не хотелось, поэтому Бобби стал думать дальше. В конце концов он поставил ее на вторую ступеньку снизу, чтобы она освещала переднюю, единственную пригодную для использования дверь и комнату, а также давала хотя бы небольшой отблеск наверх. Решив проблему, он снова поднялся наверх к Барбаре.

Она так и не сдвинулась с места, на этот раз даже не подняла головы. Казалось, будто она уже умерла, то ли от того мучительного положения, в котором ее связали, то ли от страха, то ли от изнеможения. Во вспышках молний, последовательно освещавших комнату, ее лицо выглядело неестественно бледным. Обеспокоенный, Бобби опустился на колени и дотронулся до нее. Ее тело было холодным на ощупь – как он догадался, из-за плохого кровообращения, – но она сразу шевельнулась, открыла глаза и осмысленно посмотрела на него. Может, она дремала, видела сон и вдруг решила, что наступило утро? Утро, – напомнил себе Бобби. Он провел пальцами по ее плечу, и ему показалось, что ее кожа покрыта шрамами – на самом деле это были глубоко врезавшиеся в плоть веревки. Его охватило то сложное чувство нежности. Ему было жалко Барбару, но у него еще было время принять окончательное решение.

Выпрямившись, он подошел к стене и развернул свои скудные пожитки. Осторожно поставив у самой стены газировку и положив рядом бутерброд, включил фонарик. Зарядил дробовик и поставил в угол. Затем взял спальный мешок и развернул его рядом с Барбарой, подоткнув под нее как можно глубже. Расстегнув и раскрыв его, взял ее за лодыжки и осторожно перекатил с одного бока на другой, так, чтобы она оказалась всем телом на подстилке. Наконец, ослабил одни ее веревки, развязал другие, освободил ей ноги, чтобы она могла их вытянуть, и принялся растирать вмятины на ее запястьях и лодыжках. Устроив девушку поудобнее, он накрыл ее верхней половиной спального мешка, а под голову подложил сложенную ветровку.

Будучи собой, Бобби не ожидал каких-то благодарных взглядов. Ему очень хотелось бы поговорить, чтобы звуком своего голоса она развеяла его одиночество. Позже он сдастся и сделает это, но пока ему еще есть чем заняться.

Грозовой фронт достиг участка Адамсов примерно через час. Короткие порывы ветра прекратились, и стало по-театральному тихо, будто они с Барбарой очутились под аркой авансцены, что было недалеко от истины. Низко ползущие тучи, которые Бобби видел лишь во вспышках молний, казалось, цеплялись за деревья. Температура снова упала, на этот раз градусов на десять или больше, а потом по жестяной крыше забарабанили первые капли дождя. Обитающая на чердаке живность тоже зашевелилась, а затем налетел ветер. Со вздохом пронесся сквозь далекие деревья, через поля, и обрушился на стены строения, словно проверяя их на прочность. На мгновение стих. А затем раздался тягучий, набирающий силу шумовой аккорд, который взял начало за пол-округа от имения и прокатился по участку, как барабанная дробь. Когда ударил первый порыв, домик прислуги буквально качнуло. Полтысячи с лишним досок, слабо удерживаемых гвоздями, жалобно застонали.