Пойдем играть к Адамсам

Вместо того чтобы, например, почувствовать облегчение от того, что все это приключение вот-вот закончится, он испытывал сожаление, скорее даже содрогался от самой мысли об этом. Как и у любого другого члена Свободной Пятерки, с Барбарой у него сложились личные – хотя и известные только ему самому – отношения, которыми он очень дорожил. После ее изначального пленения, после того как страх перед ее побегом прошел, Бобби начал уделять ей все больше и больше внимания. Хотя он не испытывал к ней истинного плотского желания, которое вполне мог реализовать, – на самом деле его застенчивость перед ней оставалась почти непреодолимой, – все же он был не настолько зелен, чтобы не смотреть на нее и не восхищаться ею. Барбара была очень красивой. И обладала прекрасной фигурой. Поскольку это был его первый опыт, Барбара одновременно устанавливала стандарты и соответствовала им. Как и Пол, Бобби имел некоторое представление о женском теле – все-таки жил в семье врача, – и ему нравились молодость, гибкость и легкая незрелость девушки, несмотря на многочисленные синяки, портящие ее сейчас. Поражало ее изящество даже в самых трудных ситуациях, ее непохожесть на него и всех остальных. Ее голос, ее слова, хотя ей не разрешалось много говорить, завораживали. Если он и желал чего-то, так это того, чтобы ему можно было держать ее здесь долго-долго – как дикого олененка или лисицу, дрессировать и приручать – до тех пор, пока она не сможет выбегать на свободу без поводка и возвращаться к нему по первому же зову.

Здесь мысли Бобби обращались к слишком взрослым для него чувствам, но на самом деле это были нежность, забота, то, что взрослые мужчины испытывают к взрослым женщинам. Он боролся с желанием обнять ее и защитить ее, но это было слишком сложно. Многое мешало.

Ее сопротивление в то утро, когда она проснулась пленницей, когда она едва не разнесла кровать на куски, ее пинки и толчки, ее нападение на Дайану, ее сегодняшняя борьба ясно дали ему понять, что Барбары из его грез не существует. В ее теле жил совершенно другой человек, возможно, опасный.

Еще выше стояли обязательства перед Свободной Пятеркой, те, что влекли за собой наказание за их неисполнение. Опять же, это был непонятный ему мир, где честь и ответственность переплетались с преданностью, а та, в свою очередь, с необходимостью, которая – в конечном счете – влекла за собой личную боль и утрату.

Им нельзя было оставить Барбару у себя, поскольку его родители возвращались домой. По той же причине им нельзя было отпускать ее на волю – тогда они сами попались бы. Все это сбивало его с толку и огорчало, но, как обычно, ответственность лежала на нем, и нужно было что-то делать. Во второй раз с тех пор, как он вошел в кухню, он расправил плечи и принялся за работу.

Закрыл все окна от надвигающейся бури (его мать разозлится, если по возвращении обнаружит разводы на обоях) и запер их все, кроме одного. Для себя. Возможно, позже он захочет проникнуть в дом незамеченным. Затем он спустился в подвал и взял спальный мешок, старую ветровку и рабочий фонарик. Поднявшись наверх, аккуратно разложил на кухонном столе вместе со своим дробовиком (который по-прежнему любил за кучность стрельбы) и дополнительными патронами. Затем наконец поел. Ему не хотелось, но его отец говорил, что тело человека – как камин: горит только если подливать топливо. Потом он сделал себе второй бутерброд, тщательно завернул его в пищевую пленку, достал из холодильника литровую бутылку газировки и сложил все в туристический рюкзак.

Свет выключить или оставить включенным? – задался вопросом Бобби.

Немного подумав, решил выключить. Если Сборщик – его главное сейчас опасение – захочет укрыться от дождя, он, возможно, предпочтет пойти в темный дом, а не в домик прислуги, где по замыслу Бобби будет гореть свет. Все решив и все сделав, он снял с крюка ключ от задней двери, взвалил на плечо свой сверток, запер дом и пошел в обход, через огород.

Стало уже совсем темно и прохладно – прохладнее, чем последние несколько недель. Легкий ветерок шевелил пыль, источавшую странный аромат. Гроза производила впечатление близкой и далекой одновременно. Она находилась в небе под углом ровно сорок пять градусов, хотя Бобби видел подобные грозы – погремят, а потом рассеиваются, как прошлой ночью. Опять же, досюда она может добраться минут через десять или меньше. Он немного ускорился.