Пойдем играть к Адамсам

– Э-э-э… сейчас? – спросил Бобби.

– Чем дольше будем ждать, тем хуже. Идешь?

– Ага, – без энтузиазма ответил Бобби.

Они принялись огибать дом – Джон шел впереди – и споткнулись об снесенные ветром ворота. Поскольку элемент неожиданности был утрачен, остаток пути Джон преодолел с включенным фонариком. Сборщик – мужчина – был там, где и сказал Бобби. Ожидал их прихода. Сидя на грязном, старом эмалированном столе, которым когда-то пользовались на кухне, он наблюдал за ними, прищурив от света их фонарика глаза.

– Кто вы?

Тайна Сборщика была раскрыта, и страх у мальчиков наполовину прошел. Теперь, когда они увидели его и когда в руках у них было оружие, игра становилась более интересной.

– Круз, – осторожно ответил он. – Меня зовут Круз.

– Что вы здесь делаете? – в голосе Джона звучали высокие нотки.

– Дождь, – сказал он и пожал плечами. Он не предпринимал попыток уйти. И не был встревожен.

Джон и Бобби продолжали стоять там, где стояли, на открытом месте, вне стен своей крепости, в грязи, несколько неуверенные в себе. Сборщик продолжал сидеть там, где сидел, спрятав ноги от сырости, упершись спиной в стену дома и скрестив руки на большом животе. Его положение было более удобным и защищенным, в позе читалась непринужденность. Между ним и мальчиками проходила нейтральная полоса.

Бобби и Джон молчали, но последний буквально кипел от злости. Они не могли приказать Сборщику уйти и заставить его послушаться. Не могли просто подойти и отдубасить его. Не могли застрелить его. И они не могли позволить ему оставаться там, где он сидел. Тревога за Барбару лежала на них тяжелым грузом. Что сделала бы Дайана?

Джон опустил ружье и небрежно положил его на сгиб руки.

– Есть хотите?

– Есть? – спросил Сборщик с недоверием, хотя и с легким любопытством.

– Еда. – Бобби опустил дробовик, копируя Джона.

– Где? – спросил Сборщик.

– В доме.

– Какая? – Сборщик, казалось, тянул каждое слово.

– Не знаю. Всякая. Мы собираемся перекусить. Мы хотим есть. – Это прозвучало искренне, поскольку было правдой.

– Пошли, – добавил Бобби.

– В дом? – снова протянул Сборщик.

– Там никого нет.

– Они уехали.

– Мы просто остановились здесь на ночлег.

– А, ночлег. – В голосе Сборщика прозвучала ирония.

– Это лучше, чем стоять здесь. – Проявив величайшую на сегодняшний день смелость, Джон повернулся спиной к своему врагу и направился к двери дома. Воодушевленный этим проявлением уверенности, Бобби сделал то же самое.

– Пойдем.

По прошествии какого-то времени за спиной у них раздался какой-то шум, а затем хруст сорняков и стеблей кукурузы. Сборщик следовал за ними.

– Это может сработать, – прошептал Бобби.

– Заткнись.

У

тром трава и сорняки были вдвойне тяжелыми от дождя и росы, и Дайана стояла на маленьком причале Джона, ощущая себя неряхой. Ее длинные, похожие на ходули ноги промокли, белые носки обвисли, а сандалии были выпачканы в грязи. Кусочки мокрой травы прилипли почти ко всем частям ее тела, даже в тонких белых волосках на руках были пушистые хлопья пуха, принесенного с поля ночной бурей. За спиной у нее молча стоял и дрожал Пол – пребывал в состоянии, которое можно было бы назвать волнением от предвкушения, – и он был такой же помятый и неопрятный, как сестра. После того как он преодолел тропинку, ведущую к дому Рэндаллов, его синие шорты, безупречно чистые пятнадцать минут назад, теперь были в черных разводах и помяты. Позади него, на узком, состоящем из одной доски причале сидела, свесив ноги и глядя перед собой, Синди. Утром того дня, когда это должно было случиться, в воздухе пахло обманом и заговором, но Дайана сдерживала свое разочарование и ждала, с присущей ей скованностью и замкнутостью.

Жестяная банка Джона скребла о покрытые облупившейся краской доски лодки.

– Он провел там ночь, – сказал он.

– Где?

Все говорили театральным шепотом.

– В комнате отдыха. На полу. На спальном мешке. – Джон опорожнил банку и продолжил вычерпывать воду, не поднимая глаз. – Бобби с дробовиком остался в своей комнате, а я вместе с ней – в домике прислуги.

Дайана посмотрела на него и, когда он больше ничего не сказал, решила, что их драгоценная пленница так и осталась ждать, связанная и беспомощная. Тем не менее она испытывала горечь и злость, поскольку всю ночь разбиралась с проблемами, которые большинство семнадцатилетних подростков решить были бы не в состоянии. Помогла Синди испечь торт к возвращению Адамсов (Синди отнеслась к этой затее с презрением), принесла Полу снотворное и заставила его принять его, при этом сохраняла хладнокровие и контролировала ситуацию. Но главной проблемой была та, которую она испытывала с ней самой, с той Дайаной, которая сидела у нее внутри.