Пойдем провожу тебя, бестолковка

Славка гитарист душа компании. Как обычно он играл что-то тихое, какой-то приятный и печальный перебор струн. Рядом на табуретке сидела какая-то девушка и в белой кофточке и заворожено слушала. Восхищенно разглядывая Славкины пальцы, проворно бегающие по грифу гитары. Глеб прошел на кухню. Стрема с Косым гоготали:

– Видал? – Славка отмочил, – привел, шалаву какую-то.

– Почему шалава, – пожал Глеб плечами, – девчонка как девчонка обыкновенная. Школьница что-ли?

– Говорит, что студентка.

Боб этот дуб здоровенный, пьяный уже, еле вмещающий в маленькую кухню, многозначительно подмигнул Глебу:

– Видал? Студентка. Хороша.

–Тупой балбес, совсем пьяный, как в клуб пройдет? – безразлично подумал Глеб, – допивая отобранный у Косого стакан пива.

Из соседней комнаты неслось задушевное:

"И шут гитару в руки взял, и понеслись его напевы

И только ночью он узнал, как страстно тело королевы

На утро в спальню королевы, зашел король в ужасном гневе

И что-то пряча под плащом, вот что сказал он королеве

Шута я вовсе не любил, я обожал его напевы

И бросил голову шута, к ногам прекрасной королевы"

Звонок. Косой убежал открывать.

– Ура! – слышится из прихожей! – Скелет бутылку принес! А с ним кто? Ба. Лёва. Собственной персоной. Заходи, школяр, заходи.

– Да, не школяр я, – отбрыкивается Лёва. Мне в армию через три месяца.

– В Армию? тебя? Да ты хоть раз подтянешься?

– Три, – отвечает Лёва честно и простодушно.

Лева принес с собой магнитофон "Романтик". Поставили кассету со Skorpions. Допили пиво. Дергач быстро нарезал колбасы, сыра, батончик. Накрыли стол.

Все уселись вокруг журнального столика, кто на диване, кто на кресле сразу вдвоем, а кому не хватило, принесли табуретки с кухни.

– Ну, ребята, – поднялся с кресла Стрёма, – давайте выпьем за прекрасных дам. Все загоготали, поглядывая на случайно затесавшуюся каким-то странным образом девчушку.

Бутылочка кончилась быстро. Порылись в карманах. Решили на танцы все – таки не идти. Скинулись. Лёву послали за "Пшеничной". И понеслось. Орали песни. Сначала армейские, потом дворовые. Рассказывали анекдоты. Ржали. Уже стемнело.

Дергач утащил пьяного Глеба на кухню и смачно улыбаясь, прошептал на ухо, что неплохо бы того, эту молодяшку – то симпатичную. Глеб показал ему кулак и приказал успокоиться.

Но пошло-поехало. Глеб видел, как Дергач, что нашептывал на ухо Стрёме, а стоявший рядом Лёва, блестящими глазами все поглядывал на скучающую гостью, слушающую магнитофон.

Славка не пьет, и давно ушел. Как-то незаметно. Исчез и все.

А кроме него никто на гитаре и играть не умел.

Глеб бы сыграл, но только сегодня аккорды выучил и перед девушкой не хотел выглядеть таким начинающим и наивным гитаристом.

Он сидел с гитарой и отрабатывал переход с Ля-минор на Ре-минор, не самый трудный, но требующий определенной ловкости и сноровки.

-Эй, кудрявая, – позвал сладким голосом Дергач, пойдем на кухню, чайку налью.

Девушка отложила магнитофон. Посмотрела в окно. Увидев, что уже вечер:

–Да, спасибо, ребята, поздно уже. Я пойду, пожалуй.

Глеб все обнимал свою гитару и надеялся, что сейчас он решится, сыграет и споет ей свою эту печальную и такую романтичную песню.

«На утро в спальню королевы, зашел король в ужасном гневе

И что-то пряча под плащом, вот что сказал он королеве

Шута я вовсе не любил, я обожал его напевы

И бросил голову шута, к ногам прекрасной королевы

О милый шут меня прости, тебя я больше не увижу

Тебя по-прежнему люблю, а короля я ненавижу»

Вставшую с дивана девушку Дергач и Стрёма упорно затаскивали на кухню.

–Стрема, отстань от девчонки, – крикнул Глеб, беря ля-минор

–Получилось, – обрадовался он, когда красивый аккорд, наконец, зазвучал, почти как у Славки. Возня у двери кухни продолжалась.

–Стрема, я кому сказал, – снова крикнул Глеб.

Но никак не получалось после ре-минор, взять быстренько баррэ на первом ладу и сыграть фа мажор. Пальцы не слушались, а взять баррэ надо быстро. Быстро взять баррэ, чтобы было и быстро и красиво Глеб делать этого еще не мог. Не отработал еще. Да и когда? Только утром Славка показал.

– Да, что вы мальчики, отстаньте, – крикнула незнакомка, испуганно, посмотрев широко открытыми глазами на Глеба.

И тут его как обожгло. Так это ж она. Та, из автобуса. Точно! Ее большие – большие, синие – синие глаза, и реснички эти, чудо. Она! Она, она, та самая из автобуса, о которой так много думал и для которой и разучивал сейчас эту душещипательную дворовую песню.

Собственно говоря, и смотреть – то в комнате, кроме как на Глеба, уже больше ни на кого и не было. Лёва, как всегда, давно отрубился, оккупировав удобное кресло, Славка ушел. Косой безуспешно пытался вставить в магнитофон кассету.

Глеб вспомнил автобус, ее благодарный взгляд, когда он каменной стеной защитил ее от острой и корявой корзины торговки, приняв на себя все давление задней площадки автобуса, напичканной пассажирами. Приятный взгляд, теплый, благодарный.

–Стрема, ты, что русского не понимаешь? – еще раз крикнул Глеб.

Не помогло. Понесло придурков.