Пойди туда — не знаю куда

— Прошу прощения, служба, — сказал подошедший к аппарату лейтенант Цыпляков. Голос у него был невеселый и, прямо скажем, совершенно не начальственный.

— Досталось на орехи? — изобразил сочувствие Магомед.

В ответ послышался тягостный вздох:

— Эх, не то слово!.. Вы про куклу спрашивали, товарищ майор. Есть кукла.

— С голубыми глазами, светловолосенькая такая? — Магомед, забывшись, так громко выкрикнул эти слова, что воронежский дежурный испуганно на него покосился.

— Точно. Только ведь у нас она по другому делу проходит. Ларек они взяли у горбани — Лохов, Лопухов и Лепехин. Говорят, что кукла оттуда. Их три, говорят, было. Две успели толкнуть, третья в сарайчике осталась…

Борису Магомедовичу показалось, что у него из-под ног уходит пол.

— Минуточку-минуточку, Цыпляков! То есть как это… как это три?!

— Вот и я ему, товарищ майор: да как же три, когда их пять в ларьке-то было. Четыре в коробках, одна на витрине. И про «сникерсы» тоже врут они, как сговорились. Джебраилов, хозяин точки, говорит — восемь коробок «сникерсов» было, а они, сукины дети, утверждают — одна! Одну, вскрытую, у Лопухова и нашли. А еще сигареты «Мальборо» — четыре упаковки, тушенка китайская со стеной — десять банок, помада женская в тюбиках…

Желудочный спазм прямо-таки скрючил Бориса Магомедовича.

— Отста… отставить помаду, лейтенант, — мучительно морщась, простонал он. — Я тебя про куклу спрашиваю, кукла эта твоя как выглядит?

— Так ведь обыкновенно, — удивился лейтенант Цыпляков. — Они же все на одно лицо — голубоглазенькие, волосюшки светлые, ну туфельки там, платьица, рюшечки всякие. Американская, товарищ майор, кукла, а называется она — Горби!

Окно в дежурке было приоткрыто. Теплый, совсем уже летний ветерок вздувал казенные занавески, игриво топорщил хохолок на затылке сидевшего без фуражки воронежского лейтенанта. Волосюшки у него были светлые, почти белесые, совсем как…

Кислый комок подкатил к горлу Магомеда.

— Слышишь, Цыпляков, — с трудом сглотнув, сказал он, — кукла эта ваша вовсе не Горби, а Барби называется… Барби, а не Горби, понял или еще разок повторить?..

В Павловске, где Вовчик встал под заправку, Магомед вдруг спросил у шмыгавшего носом «отморозка»:

— Слушай, ты, цветок душистых прерий, а как к тебе «тетешник» попал?

Увы, и в этом случае предварительная версия Бориса Магомедовича подтвердилась: патологический жадюга Ашот Акопович попросту отвез на дачу с таким неимоверным трудом им, тогда еще следователем Базлаевым, добытое из сейфа вещественное доказательство. Там его — в собачьей, елы-еп, конуре — и обнаружил повсюду сующий свой трижды перебитый нос Киндер-сюрприз, стороживший с Торчком загородную недвижимость патрона. Там же, у конуры, над телом накачанного наркотиками ротвейлера и возник план наезда на Семена Ароновича Солоновича, соседа Акопяна по даче.

«Старый скупердяй, жмот! — клял Микадо бывший следователь прокуратуры. — Ведь говорил же, говорил я ему: выбрось, Ашот, пушку. Утопи, зарой, продай лицу нерусской национальности. Без орудия убийства и сам факт убийства под вопросом, тем более такого нелепого, можно сказать, несусветного…»

Человек трезвого, аналитического ума, Борис Магомедович вспомнил некоторые обстоятельства этого странного дела и невольно поежился. Обвинение практически рассыпалось не только потому, что исчез акопяновский пистолет. На другой день после преступления из морга сгинули и трупы обоих убитых: коллекционера Мфусианского, сына, между прочим, всемирно известного академика и правозащитника, и того, кто находился в гостях у вышеупомянутого коллекционера, судя по внешности и экзотическому одеянию — он был в чем-то вроде рясы, — иностранца, который, как утверждал взятый на месте преступления Микадо, сам и открыл стрельбу, выхватив из-под полы своей карнавальной хламиды автомат марки «узи» израильского производства. Когда трясущуюся от страха работницу морга гражданку Псотникову спросили, куда делись трупы, она, перекрестившись, сказала: «Сами ушли! Встали, глаза закатимши, меня на полу снасильничали и ушли скрозь окно в неизвестном направлении!..»

Полуневероятная эта, с откровенным душком чертовщинки история имела место ровно пять лет назад, в мае 1991 года. «Если быть протокольно точным — тринадцатого числа, — поморщившись, отметил про себя на дух не выносивший всяческой мистики Магомед, — а стало быть, тютелька в тютельку через месяц после того, как меня угораздило сесть за карточный стол с Микадо и с Вовчиком…»