Поиграем с Лайм (СИ)

Чем гуще лес, тем ближе Трахолесье. Издавна здесь невозбранно плодилась нелюдь. Добрые люди обходили лес стороной, плохие находили кров, постель и забавы. Сэр Сим считал себя человеком ужасным, раз исходящая салатовой слизью девка возбуждает в нём нежные и искренние чувства. При первой встрече он решил, что нет более чистого существа и даже пороки её — не более, чем пороки безвинного дитя.

Из подлеска с воем и шипением вылетел шерстяной клубок. На миг свет фонаря вырезал окровавленную девушку и двух алчущих зверолюдов и девчонку с оленьими глазами — мавку, — вцепившуюся зубами в руку противницы. Могло показаться, что идёт смертельная схватка, но куча-мала ревела от наслаждения. Девушка рвала сломанными ногтями груди зверолюдных мужиков, мавка — девушку и все кричали от удовольствия, судя по лицам и мордам.

Сэр Сим путано зашептал молитву на причудливой смеси иврита и романского. Всё что он помнил на языке предков — мидраши; на ум пришли слова старого ребе о трубах Иерихона. Как под стать истории: он один против грозных ханаанцев, рядом — блудница Полиссон с домочадцами.

Он бы и завопил, да начисто лишился голоса. В отличие от жеребца — тот с диким ржанием бросился в гущу схватки. Потоптавшись копытами, он умело пристроился над обессиленным зверолюдом и пробил беднягу немалым пенисом.

— У дурной лошади привычки хозяина, — строго прокомментировала курьёз мадам Полиссон. — Конь ваш, сэр, отравлен. А каковы же ваши грязные мысли?

— Я люблю девушку Лайм, чья кожа — весенние травы, — попытался абстрагироваться сэр Сим, но низ живота предательски опалило, и наружу вырвался монстр лишь не намного меньше конского. — О, бегите от меня дамы, ибо я одержим!

— О, дай мне погрызть тебе пальчики, — вмешалась мавка, стелясь им под ноги, — и можешь делать со мной что захочешь. Дивные пальчики!

— Прочь! — заревел сэр Сим, понимая, что вот-вот нарушит обет бесстрастия, данный себе два дня назад. Замкнутый до поры сатир, рвался наружу.

— А, может, тебе зелёную девочку? — Продолжила томиться и искушать мавка и по безумному блеску глаз рыцаря поняла, что не промахнулась. — Дивная зелёнка. Из-за неё всё и началось. Бестия с невкусными мягкими пальцами. Костяные пальчики, м-м-м?

— Веди! — велел рыцарь, поманив мавку аппетитными фалангами.

Конь так и остался со зверолюдами, невольно мстя за всю рафляндскую кавалерию, а мохнатые, изголодавшись по боли, полностью отдались растерзанию. Обкусанную девушку было взяли с собой, но она на ломаном романском просила измочалить её вусмерть. И мешала до тех пор, пока мадам Полиссон немного не придушила мерзавку и оставила на травке.

Глубоко заполночь вышли к добротной церкви рядом с кладбищем. Жути прибавлял не столько ластящийся к ногам молочный туман, сколько привязанные к надгробьям, подвешенные на сучьях вязов голые старики, мужики, реже бабы. Кого хлестали, кого доили, кого насиловали во всю широту извращённой души. В канавах валялись измождённые, обесчещенные люди и нелюди обоего полу; едва отдышавшись они вновь брели к зеленоватому отсвету за холмом, повинуясь колдовству и судя по лицам уже без удовольствия.

Провидение избавило их от мавки. Статуи изводили живых едва прикрытой наготой и кое-кто безуспешно пытался насытиться холодным мрамором; оленеглазая девчонка нашла для зубок аппетитные каменные пальцы и казалась самой счастливой.

Несмотря на очевидную близость к лаймовой девушке, сэр Сим вновь чувствовал рвущегося наружу сатира. Мадам Полиссон знающе покачала головой.

— Пойдёшь туда — пропадёшь. Страсть сильнее любви, иначе обитаемые земли уснули бы в неге навечно. А тут ещё и колдовство. Мы отсюда выбрались лишь потому, что больные люди и нелюди не чувствовали в нас похоти, а может, не видели.

— О-о, мадам Полиссон, — горячо заверил женщину сэр Сим. — Я смогу показать телесное бессилие, но мужчине тяжело удержать проклятый отросток кожи. Вот я болван! — в отчаянии воскликнул рыцарь. — Мой железный гульфик остался на жеребце. Что же это?..

К ним потянулись узловатые тени — рыцаря почуяли вечно неудовлетворённые рабы похоти. Зверь рвался наружу, а разум — в пучину беспамятства.

— Есть у меня одно средство, — неуверенно заявила мадам Полиссон. — Анекдотическое. Попытка будет пыткой.

***

Лайм ощущала близость смерти как пик оргазма — она наконец-то кончит и её не станет. Проклятие, которое она подхватила в столице Рафляндии, едва не доводило до истомы. Едва! Так недоставало истомы существам — людям и нелюдям — какими бы потаёнными желаниями они не делились друг с другом. Даже испражнения и рвота, от которых они чурались, сейчас принимались как возбуждающая пища. Лайм, как и всем, не хватало последней капли, последней до пика, пика, которого нет и нет.