Пойма

Вот, скажем, та треклятая картинка из развалюхи Моуза, заштрихованная карандашом.

Что это было?

Мог ли это сделать Моуз?

Не было у него фотографии сына, вот и изготовил себе его изображение, чтобы вставить в рамку вместе с давно ушедшей женой? Просто чтобы напоминало, что у него есть сын?

Но может быть, это Сесиль её туда вставил?

Ему же нравилось засовывать в трупы все эти скрученные в трубочку обрывки газет, и опять же, зачем-то он развесил в зарослях картинки из «Сирса и Робака». Оставлял их в телах своих жертв. Может, он полагал Моуза тоже в каком-то смысле своей жертвой — человеком, наказанным за его преступление? Ну не было возможности вложить бумажку прямо в труп, вот он и оставил её в хижине?

И что было на тех, других листках бумаги? Фотографии женщин? Обвинял ли он эти картинки в том, на что они его толкают? На блуд и смертоубийство?

Некоторое время, пока его не хватил удар, здесь у нас в приюте жил один отставной психиатр, и вот я пересказал ему всю эту историю и спросил насчёт этих клочков бумаги. Чёткого ответа он не дал, но предположил, что это могли быть газетные вырезки, в которых говорилось о женщинах. Или, может быть, о преступлениях, где женщины были как-то замешаны.

Сказал, что это может быть много чего, но ни одна из его догадок по-настоящему не разрешила вопроса.

Короче, как тогда я не знал, что это такое, так и до сей поры ничего путного в голову не пришло.

Не так много ещё осталось вам рассказать. Так, в общем и целом. Какое-то время я ходил в героях, потом всё как-то улеглось, и мы вернулись к обычной, повседневной, жизни.

В школе наконец подыскали учителя, а вскоре — и нескольких, и мы исправно туда ходили. Я продержался до десятого. Том доучилась до последнего класса и через несколько лет даже поступила в колледж.

Бабушка же после той ночи в прибрежных дебрях так полностью и не оправилась. Похоже, нервное потрясение вытянуло из неё все силы, состарило и оставило незаживающий рубец на сердце. Чуть-чуть ещё повстречалась она с мистером Груном, но из этого так ничего и не вышло. Бабушка занемогла, где-то с год не вставала с постели, а потом как-то утром просто-напросто взяла и не проснулась.

Мы к тому времени жили в городе, в новом доме на пяти акрах земли, которую купил папа. На заднем дворе уже было небольшое семейное кладбище — саму-то ту семью давно уже никто не помнил, но прежние владельцы участка и дома сохранили его из уважения. Мы поступили так же. Бабушку похоронили во дворе под могучим дубом — он и до сих пор там растёт или, по крайней мере, рос, когда я был там около десяти лет тому назад, ещё пока мог передвигаться без посторонней помощи. Могильный холмик просел и сровнялся с землёй. Именно то, чего бабушка и хотела — чтобы её съели черви и разнесли её прах по всему Восточному Техасу.

Где-то там же похоронен и Тоби.

После событий, о которых я вам поведал, Тоби прожил ещё пять лет. Успел оббегать и обнюхать наше новое жилище вдоль и поперёк. Как-то на заре папа выпустил его во двор для утренней прогулки. Пёс проковылял вниз по ступенькам и пропал из виду. К ночи Тоби не вернулся. А на следующее утро мама нашла его тело неподалёку от бабушкиной могилы.

Касательно же нашего старого дома — что ж, его папа продал. Просто-напросто не справлялся больше с обработкой участка, ну и хотел перебраться поближе к парикмахерской. Могила Моуза затерялась среди деревьев и колючих кустов, а теперь на её месте отгрохали парковку и здание ипотечного банка. Словно старик и не жил-то никогда на белом свете.

Должность констебля папа в итоге бросил. Всё равно ведь хорошего констебля из него не вышло. Он перешёл на полный день работы парикмахером, времена постепенно изменились к лучшему, и он успешно вёл своё дело, пока не заболел раком. К счастью, мучался он недолго и вскоре скончался. Ему было шестьдесят два года. Мама ушла почти сразу вслед за ним, будто папа её оттуда позвал.

Том погибла в тысячу девятьсот шестьдесят девятом по вине какого-то пьяного водителя. Она выросла, превратилась в женщину столь же миловидную, какой была мама, устроилась воспитательницей в детский сад. Муженёк её оказался натуральным козлом — не Человеком-козлом, а просто. Сбежал, как только она забеременела, и не было от него с той поры почти никаких вестей.

Трагедия случилась, когда Том везла в Хьюстон моего непутёвого племянничка — чтобы тамошний доктор помог ему справиться с наркозависимостью. Две машины столкнулись лоб в лоб. Том умерла на месте.

Племянник же, названный Джейкобом в честь нашего отца, отделался ушибом головы, выздоровел и прожил достаточно долгую жизнь, за которую успел обрюхатить нескольких женщин, отравить жизнь множеству людей своими проблемами с алкоголем и наркотой и наконец — почти даже к счастью — в семьдесят пятом помер от передоза.

Доктор Тинн где-то в шестидесятых переехал с женой туда же, в Хьюстон. Мы, по сути, не так уж много общались друг с другом. С тех пор я его никогда не видел и не получал никаких известий.