Пойма

— На вид как бумага. Только вся в крови, отсырела, и сейчас уже бог весть, что это такое, но по виду — именно бумага.

— Он что, ей туда бумагу засунул?

— Скрутил кусочек и вставил, — ответил доктор Тинн.

— Это зачем?

Доктор покачал головой:

— Что-то это для него значило. Что именно — судить не берусь.

Мы услышали, как в ледохранилище вошёл кто-то новый и заговорил, и я понял: это приехал его преподобие. Преподобный поздоровался и воскликнул:

— Ага! Боже правый! Да это ведь Джельда-Мэй! Джельда-Мэй Сайкс! Она была проституткой, но время от времени заглядывала ко мне побеседовать. Всё желала исправиться и спасти свою грешную душу, да вот никак ей не удавалось. Работала по забегаловкам, что вниз по реке. Как я слышал, обслуживала равно чёрных и белых. А ещё приколдовывала.

— Приколдовывала? — переспросил папа.

— Занималась джуджу. Заговоры, заклинания и всё такое прочее.

— Но вы ведь в это не верите? — удивился папа. — Вы ведь служитель божий.

— Не все ее чары были злыми, — сказал священник. — Ах, бедняжка. Господь милосердный! Кто это её так искромсал-то?

— Что-то сделал тот же человек, который её и убил, — объяснил доктор, — а что-то сделал я в ходе обследования. Выяснял причину смерти.

— Негоже творить такие непотребства после того, как человек отдаст Богу душу. Господь милосердный, ужас-то какой! Негоже творить такое!

— Когда знаешь, на какого зверя охотишься, — вмешался папа, — как он живет да как убивает, так ты его скорее поймаешь.

— Боже, несчастная Джельда-Мэй, — сокрушался священник. — Но сейчас ей лучше. Она — в лучшем мире.

— Надеюсь, вы правы, — услышал я голос доктора Тинна. После этого мы с моими новыми приятелями скользнули к чётковому дереву и полезли вниз.

7

К тому времени, как мы соскочили на землю и вернулись на площадку перед ледохранилищем, толпа начала расходиться. Народ слонялся туда-сюда и недовольно роптал — ведь узнать так ничего и не удалось, а давешний старый негр, дядюшка Фараон, катил в своей таратайке на свинячьем ходу к хозяйственной лавке: «Трогай, Хрюндель Джесс!»

— Пойду его нагоню, — сказал Абрахам, когда увидел дядюшку Фараона. — Надо будет помочь ему там со всякой бакалеей.

— Я с ними, — сказал Ричард. — Здоровски, что мы познакомились, Гарри. — И они умчались.

Я почувствовал себя покинутым и очень виноватым. Папа ведь что мне велел? Папа велел мне сидеть и ждать. Я убеждал себя, что я и ждал, но понимал, что выкручиваюсь. Ждать-то я ждал, но залез на крышу ледохранилища и видел то, что не предназначалось для моих глаз, слышал то, что не предназначалось для моих ушей. Я не всегда поступал так, как мне велели, но в этот раз чувствовал, будто переступил какую-то черту, за которой мне уже не будет прощения.

Когда папа, доктор Тинн и преподобный Бэйл вышли на улицу, я старательно изображал невинность. Как священник вошёл в ледохранилище, я не видел, но это явно был он. Это оказался высокий, крайне сухощавый чернокожий с приплюснутым носом, а смотрел он так, будто ждал, когда же случится какая-никакая беда, чтобы завести речи о спасении души. Одет он был в чёрные брюки и туфли, а белая рубашка пожелтела под мышками от пота. На шее у преподобного висел тонкий чёрный галстук, который уже несколько поистрепался, а на голову он, выходя из здания, надел коричневую шляпу из мягкого фетра. С левой стороны шляпу украшало яркое красно-зелёное перо.

Но вот они спустились с крыльца, папа тоже натянул шляпу, взглянул на меня, и, хотя он ничего не сказал, доложу я вам, не по себе мне сделалось от этого взгляда. У крыльца папа что-то передал священнику, повернулся к доктору и протянул руку. Доктор Тинн, по-прежнему непривычный к такому обхождению, торопливо выставил ладонь, и они пожали руки.

— Благодарствую за помощь, — сказал папа. — Мы, может статься, ещё побеседуем.

— Это, констебль, было всего лишь частное мнение, — ответил доктор.

— Мне это мнение показалось весьма похожим на правду, — заверил папа.

— Спасибо на добром слове, констебль.

Они ещё немного поговорили с преподобным Бэйлом. Я увидел, как папа слазил в карман и сунул что-то пастору в руки, но что — различить не смог. Потом пожал ему ладонь, развернулся и позвал меня:

— Пойдём, сынок.

Мы прошли до дома доктора Тинна, который шёл следом за нами, сели в машину и подъехали к лавке. Там опять встретился дядюшка Фараон — старик сидел в своей таратайке под тенью полога из ивовых прутьев и льняной мешковины и попивал газировку. Его боров по кличке Хрюндель Джесс валялся тут же, в грязи, — как был, в полной упряжи. Голову он спрятал от солнца под крыльцо и, довольно похрюкивая, жевал чёрствую заплесневелую хлебную корку.

— Вот те на, теперь у вас уже свинья, — обратился папа к дядюшке Фараону.

— А, господин констебль, как живёте-можете?

Выходит, дядюшка Фараон и папа знакомы. У меня ёкнуло сердце. А вдруг он обмолвится о том, как мы с Абрахамом и Ричардом забрались на крышу ледохранилища?

— Ну как, жизнь-то вас не забижает, господин констебль?

— Да ничего, терпимо, — сказал папа. — А вас?

— Я бы и пожаловался, да что толку-то!