Пойма

Стоял один из тех приятных прохладных вечеров, когда уже не летают комары, зато мерцающими роями вьются светляки и сверчки поют свои песни. Мы с Том стали играть в прятки с остальными ребятами. Мальчик, которому выпало водить, стал считать, ну а мы разбежались прятаться. Я заполз под дом миссис Канертон и пробрался на карачках под крыльцо — оставалось только надеяться, что мама меня не слишком сильно отругает за перепачканную одежду.

Только-только я как следует там устроился, как ко мне залезла Том. Я был без костюма, а сестра завернулась в потёртую белую наволочку с прорезями для глаз — это должно было изображать привидение.

— Эй, — шепнул я. — Иди найди себе другую нычку.

— Я же не знала, что тут ты. Мне уже поздно перепрятываться.

— Тогда сиди тихо, — говорю я.

Притаившись под крыльцом, мы видели, как по ступенькам поднимаются чьи-то башмаки и штанины. Это были мужчины, которые выходили во двор покурить. Теперь они собрались на крыльце и завели беседу. Я узнал папины ботинки, затем над нами на крыльце послышалось какое-то шевеление, скрипнули доски, царапнули по дереву передвигаемые стулья, а потом до нас донёсся голос Сесиля:

— Сколько она уже была мёртвая?

— Где-то пару недель, — ответил папа. — Трудно сказать. Вода и смерч не пошли телу на пользу.

— Кто-нибудь из наших её знал?

— Она проститутка, — сказал папа. — Дженис-Джейн Уилман. Жила поблизости от ночных кабаков под Перл-Криком. Похоже, связалась с дурным человеком. Ну и оказалась по итогу в реке.

— Как ты её опознал?

— Взял с собой доктора Тинна и преподобного Бэйла, пастора из Перл-Крика, чтобы те на неё взглянули.

— И как же ты выяснил, что она оттуда?

— Сам-то ничего бы не выяснил. А вот они, похоже, со всеми там на короткой ноге. Цветные бо`льшую часть своих личных дел решают там — по очевидным причинам. Её знали оба. Доктор Тинн в своё время лечил её от каких-то женских болячек, ну а преподобный — тот, естественно, пытался спасти её душу.

— Вот не знал, что у черномазых есть души! — Я узнал этот голос. Старый Нейшен. Он объявлялся везде, где выпадала возможность на халяву поесть и выпить, а сам ни разу не принёс на общий стол ни кастрюли, ни бутылки. — А что одним ниггером меньше, так разве кому от этого плохо?

— Она не совсем чёрная была, — ответил папа. — Наполовину белая. Мулатка. Не то чтобы это имело какое-то значение…

— Нельзя быть не полностью белым, — заявил Нейшен. — Есть в тебе хоть капля чёрной крови — всё, считай, ты ниггер. Вот, допустим, нагадил кто-то в сугроб — и всё, снег уже испорчен. И плевать, насколько белым он был изначально. Топить его и пить талую воду уже ведь не станешь.

— Известно, кто это сделал? — спросил Сесиль. — Зацепки там какие-нибудь?

— Нет.

— Да чего тут думать, явно ниггер какой-нибудь! — это опять Нейшен. — А была бы она белая, ему бы ещё больше зашло. И попомните мои слова: так и будет, если не изловите этого сучонка. Ниггер ведь завсегда белую предпочтёт, если уж представится ему такая возможность. Чёрт возьми, да будь ты сам ниггером, разве не сделал бы так же? Белая женщина — это ведь для них первое дело.

— Довольно, — сказал папа.

— Говорю тебе, констебль, так и будет. Сейчас-то пока ничего, только черномазые, но белая женщина рано или поздно попадёт под раздачу.

— Что-то не пойму, — сказал папа. — По-твоему выходит, когда цветной убивает цветного, то всё в порядке…

— Точно.

— …и тебе всё равно, делается ли с этим хоть что-нибудь, а сейчас ты мне доказываешь, что надо поймать убийцу, потому что может пострадать какая-нибудь белая. Это как понимать?

— Да что ниггеры, невелика ведь потеря!

— А что, если убийца из белых?

— Так и тогда потеря невелика, — ответил мистер Нейшен. — Только это окажется черномазый. Попомните мои слова. И все эти убийства одними черномазыми не ограничатся.

— Я слышал, у тебя есть подозреваемый, — сказал Сесиль.

— Да не то чтобы подозреваемый, — отмахнулся папа.

— Какой-то чернокожий парень, насколько я слышал, — сказал Сесиль.

— Так я и знал! — воскликнул Нейшен. — Какой-то проклятый ниггер!

— Задержал там одного для допроса, и всё тут.

— Где он? — полюбопытствовал Нейшен.

— Знаете что, — сказал папа. — Пойду-ка я возьму себе кусок пирога.

Крыльцо скрипнуло, открылась дверная ширма, и мы услышали, как ботинки затопали в дом.

— Негролюб несчастный, — процедил Нейшен.

— Так, ну-ка хватит, — не вытерпел Сесиль.

— Это ты мне?

— Тебе-тебе, хватит, говорю!

С крыльца донеслись звуки борьбы, затем внезапно послышался шмяк, и мистер Нейшен свалился на землю прямо перед нами. Его было хорошо видно через ступеньки. Лицо повернулось в нашу сторону, но вряд ли он нас заметил. Под домом было темно, а мысли Нейшена занимали совсем другие вопросы. Он довольно быстро встал, забыл шляпу на земле, а потом на крыльце снова послышалось шевеление, открылась ширма, и раздался папин голос:

— Итан, не возвращайся к нам на крыльцо. Ступай себе домой.

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать? — огрызнулся мистер Нейшен.

— Сейчас я здесь констебль, и если поднимешься на крыльцо да выкинешь ещё хоть какой-нибудь номер, я тебя арестую.