Пойманный

И это последнее, что можно услышать, прежде чем экран потухает.

Следующее, что я понимаю — Митч оказывается на ногах, напирая на меня с застывшей паникой в глазах. Как будто случившееся тогда происходит сейчас.

— Что случилось?

Никогда ещё не видела его в таком ужасе.

— Пейдж, какого чёрта с тобой произошло? — его голос обеспокоено повышается, когда он хватает меня за предплечья.

— Успокойся, Митч. Ничего страшного. Это называется схватками Брэкстона Хикса. То есть, ложные. — Его там не было. Тогда зачем ему переживать сейчас? — Я была бы признательна, если бы ты не рылся в моих вещах, — натянуто и тихо произношу я, стряхивая его руки.

Воспоминания о том времени настигают меня, как товарный поезд. От них и их воздействия никуда не деться. Я отворачиваюсь и слепо бреду на кухню. Там, встав перед раковиной, опираюсь руками на край столешницы и глубоко вдыхаю через нос.

Митч не даёт мне побыть наедине с собой, становясь рядом со мной и оставляя между нами всего несколько дюймов. Но я чувствую его. Хотя не поворачиваюсь, чтобы посмотреть. Не могу.

— Пейдж…

— Митч, не надо. Просто не надо. — Понятия даже не имею, что он собирался сказать. Знаю только, что не хочу это слышать. Потому что ничего не изменится.

— Я не хочу, чтобы ты меня ненавидела, — говорит он грубым голосом.

— Я не ненавижу тебя, Митч. Иногда мне очень хочется, чтобы ненавидела, но это не так. — Нет ничего хуже, чем когда тебе кажется, что ты пережила худшую часть, что рана затянулась, но потом что-то царапает её с такой силой, что она снова открывается.

— Если бы я мог изменить…

Яростно качаю головой, хлестнув прядями волос себя по щекам.

— Но ты не можешь. Ты не можешь ничего изменить, — говорю я задыхающимся от эмоций голосом.

А потом он допускает ошибку, положив руки мне на плечи, его прикосновения такие лёгкие, будто он боится, что я сломаюсь.

И так и происходит.

Я ломаюсь.

Боль и воспоминания проносятся по мне с силой цунами, и я возвращаюсь в самое одинокое, самое страшное время моей жизни.

Рыдания нарастают внутри во всплеске отчаяния, прежде чем сорваться с губ хриплым, сломленным звуком. Руки взлетают, прикрывая лицо, но слёзы не остановить.

Рука Митча обвивается вокруг меня как лента, спину обжигает его грудь, а ладони опускаются на живот. Его сила удерживает меня в вертикальном положении на тот случай, если бы я рухнула.

— Ты бросил меня, — плачу я, сотрясаясь всем телом в рыданиях. — Я так сильно любила тебя, Митч, а ты меня просто бросил.

Митч зарывается лицом мне в шею, и из его горла вырывается звук, наполненный невероятной агонией, смешавшейся с моей болью.

— Господи, Пейдж, прости меня. Прости. Я бы сделал всё, что угодно, чтобы вернуть всё назад. Чтобы быть рядом с тобой на каждом шагу пути. Всё, что угодно.

Как будто плотину, меня, наконец, прорывает и все чувства, что я пыталась столь долго подавить, выплёскиваются в потоке страданий и горя.

— Как ты м-мог оставить м-меня? — с трудом выговариваю.

— Прости. Прости меня, — таким голосом, как у него, обычного оплакивают любимого человека.

Меня поражает необъяснимая ярость. Извернувшись из его объятий, я изливаю всю свою боль и гнев. Сжав руки в кулаки, я бросаюсь на него, ударяя по твёрдым мышцам груди и плеч, пока рыдания продолжают сотрясать в конвульсиях моё тело.

Митч ничего не делает, чтобы остановить меня. Просто стоит на месте и принимает мои никчёмные удары как должное, просто повторяя:

— Прости, малышка. Пожалуйста, прости меня.

В конце концов я остаюсь совершенно эмоционально истощённой, не в силах повторно наброситься на него. Когда я поднимаю взгляд к лицу Митча и вижу слёзы, стекающие по его ресницам, гнев покидает меня. Если правду говорят, что глаза — зеркало души, значит, душа Митча измучена.

Мне всегда казалось, что будет приятно видеть его боль. Я хотела сделать ему больно. Но сейчас, став свидетелем его агонии, я не могу этого вынести. Слёзы продолжают струиться, когда я, повернувшись спиной, цепляюсь рукой за столешницу.

Его руки снова окружают меня, и я закрываю глаза от боли и удовольствия, вызванных его поступком. Его твёрдого тепла и запаха, окружающего меня. И тогда я принимаю то, что неизменно знало моё сердце. Я всё ещё его люблю. Всегда, наверное, буду любить.

Мы замираем так на несколько минут — Митч крепко держит меня, пока я ищу утешения в его руках.

Не спеша он поднимает голову от моей шеи, и в тот миг я остро ощущаю близость наших тел. Его промежность прижата к моих ягодицам, а руки, раскинувшиеся на моём животе, поднимаются вверх, оставляя кончики пальцев прямо под грудью.

— Прости меня, — умоляет он, опуская голову до тех пор, пока я не чувствую грубую щетину на своей щеке.

Подняв руку к моему подбородку, он наклоняет лицо и оставляет поцелуй у уголка рта. Слёзы продолжают течь из-под век и мои глаза, подрагивая, закрываются, в то время как я чувствую восходящую боль и агонию от удовольствия его поцелуя, его прикосновения. Только он всегда был способен заставить чувствовать меня так много и так сильно.