Поймать невидимку

И ведь только это и удерживало, поняла вдруг я, а вовсе не опасность, что нас кто-нибудь увидит. Наоборот – сама мысль о том, чтобы можно вот так запросто наплевать на всех и заняться сексом в каком-нибудь совершенно не предназначенном для этого месте, где в любой момент могут раздаться возмущенные возгласы, требующие «прекратить это бесстыдство», заводила до дрожи в коленях.

Не выдержав моих вздохов и вздрагиваний, Богдан сунул под водой руку мне в трусики и зашептал, склонившись к уху.

– Ну же, давай… Покажи им всем, как тебе хорошо со мной…  Пусть узнают, какая ты горячая девочка… Давай, Бэмби… кончи для меня…

Меня унесло быстрее, чем я успела сообразить, что никаких «всех» нет и в помине – до территории шлюза, освещенной яркими фонарями, оставалось еще метров сто. Всхлипывая Богдану в шею, я ужасалась самой себе – в придачу ко всему, я, оказывается, еще и эксгибиционистка. Высказала ему свои опасения, с намеком на то, что, похоже, меня лечить пора, но он только посмеялся – ничего тут такого нет, и никакой это не эксгибиционизм.

– Тайный секс в публичном месте возбуждает многих, детка… – целуя меня в запястье, успокаивал он. – И это вовсе не означает, что тебя скоро потянет трахаться в витрине торгового центра.

К третьему шлюзу мы уже спали. Точнее, он спал, а я лежала рядом и смотрела на него, думая обо всем, что со мной приключилось. Водила, еле касаясь, рукой по широченной груди и крепким рукам, рассматривала, приподнявшись на локтях, загадочную татуировку-ворона. Я чувствовала, что мне это необходимо – рассмотреть его как следует, понять загадку... Ведь должна же быть какая-то причина тому, что я знаю этого мужчину всего лишь три дня, а уже не могу представить себе жизни без него. Что в нем такого особенного? Отчего он вдруг стал мне дороже матери родной?

Так и не найдя ответа на свои вопросы, я уснула, прижавшись к теплому мужскому телу – в первый раз в своей жизни.

И не проспала и трех часов, как проснулась от сотрясающего воздух богатырского храпа.

– Эй! – аккуратно потыкала этого красавца в плечо. Не помогло – видать, сильно с вином перебрал вчера.    

Полежав еще немного, я поняла, что уже не усну. Встала, пошарахалась немного по каюте и решила сходить за кроликом, которого на ночь устроили в рулевой.

Закутавшись в купленный для меня толстый, кашемировый свитер, тихонько вышла, по дороге глянув на часы. Шесть. Так рано в свой выходной день я не вставала уже очень давно.   

Миновав отсек с каютами, я выбралась по узкой лесенке на палубу, огляделась… и чуть не прослезилась от восторга.

Широченная гладь реки расстилалась вокруг, подернутая редким туманом. Только что вставшее на горизонте солнце окрашивало этот туман в розовый цвет, просвечивало сквозь него и отражалось в воде, окруженное загадочным розовым ореолом, из-за чего вся картина напоминала декорацию к какому-то фантастическому фильму.

Яхта не двигалась, поставленная на якорь, моторы не работали. Правый берег был совсем близко – пронизанный лучами молодой пролесок, поросший осокой. В нависшем над водой кустарнике сновали и щебетали птицы, в неглубокой заводи важно, обосновавшись на листьях лилий, квакали лягушки. Зачарованный мир, далекий от городской суеты – таким я его и запомнила из детства, проведенного в деревне у бабушки.

Вдохнув полной грудью, я вобрала в себя запахи и звуки, наслаждаясь близостью природы…

И тут идиллию грубо разрушили голоса из открытого иллюминатора рулевой кабины.

– Дрыхнут еще?

– Конечно, дрыхнут. Замучил небось шлёндру свою…

– Так она еще вчера ходить не могла – слышал, он ее в машине оприходовал, причем не особо-то и разрешения спрашивал... Но забашлял за такое развлечение знатно. Видал, сколько шмотья?

– Да хрен с ним со шмотьем… Ты жемчуг видел?

– А то. Лимона два, не меньше. Моей жене такое и не снилось…

– Так ведь и целки позолоченной у твоей жены не было.

Оба заржали.     

Вся красная, обмирая от стыда, я стояла возле иллюминатора и понимала – вот оно. Вот, что меня ждет – репутация «шлёндры», продавшей свою девственность за нитку жемчуга и чемодан шмоток.  

***

Нет, я не побежала ябедничать. Зачем? Богдан разозлится, возможно, добьется увольнения капитана или стюарда, или обоих. Возможно, еще что похуже – с его-то деньгами. Но это ничего не изменит – таких, как эти двое, будут тысячи. И каждый будет мусолить меня, мои мотивы, мой внешний вид и мои наряды.

Уборщицы и секретарши будут придумывать версии, как у меня получилось «насосать» на такого мужика, какой у нас с Богданом уговор насчет секса и сколько раз в неделю мне полагается раздвигать ноги. Не говоря уже о сплетнях о моих неверностях и разговорах о том, что на таких, как я, вообще не женятся.

Сказки о золушках они ведь только в сказках и случаются. А в жизни это всегда грязь, боль и обманутые надежды...    

– Давно встала? – меня втянули в теплые объятья.

– Только что, – соврала я, проворачиваясь в руках поднявшегося на палубу Богдана, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Пусть у нас нет будущего, но я не хочу думать об этом сегодня, в такой замечательный день.