«Основных предметов?»
«Да. Для выживания», – ответила она.
Я села рядом с ней и взяла с пола ее сумку. Вытряхнула содержимое на кровать. Лейла не возмущалась. Она перевернулась на живот, чтобы лучше видеть, что я делаю.
«Это и есть основные предметы? – спросила я. – Носовые платки, тампоны, губная помада… Нож. Господи, зачем тебе нож?»
«Чтобы что-нибудь открыть. Или соскоблить. Или убить».
«Четыре, пять… Шесть упаковок с презервативами. Шесть. Одной недостаточно? Планируешь перетрахаться с половиной Вены?»
Она снова повернулась на спину и закрыла глаза.
«Никогда наперед не знаешь, – сказала она. – Во всяком случае, я не планирую умереть от сифилиса».
«В наше время нельзя умереть от сифилиса».
«Это неизвестно».
Она встала и подошла к своему чемодану. Из кучи скомканной одежды вытащила черное платье и приложила к себе, смотрясь в зеркало.
«Компас. У тебя есть компас», – сказала я, рассматривая маленький металлический прибор на своей ладони. Стрелка вихляла из стороны в сторону как рука пьяницы.
«Боже, я что, в зале суда… А что, собственно, плохого в компасе?»
«Не знаю, в каком времени ты живешь. Сифилис, компас… Тебе не хватает разве что какого-нибудь железного вибратора начала двадцатого века».
«Вибратор мне не нужен, – сказала мне она из зеркала и, подняв над головой обе руки, повертела своими длинными пальцами: – У меня есть они».
«Что ты собираешься делать с этим платьем?» – спросила я.
«У нас в цену включен ужин. Я имею в виду вместе с номером».
«Неужели нам нужны платья, для того чтобы спуститься в ресторан? Ты хоть видела, что это за место?»
«О’кей, давай тогда будем жить в тренировочных костюмах, и не будем мыться, и пусть у нас ноги будут в волосах, и вернемся в пещеры, и сдохнем в своей естественности, так как тебе не нравится это место».
Часом позже я спустилась в ресторан в сером ситцевом платье. Оно у меня было единственным. Лейла стала звездой ужина в этом неприятном месте. На ней было оверсайз-платье, спадавшее с плеч и болтавшееся вокруг ее худых коленей. Платье должно было только намекать на тело, оставляя достаточное пространство для похотливых взглядов, чтобы вообразить то, что не вполне ясно очерчено. Длинная белая коса с несколькими стратегически выпущенными прядями сверкала рядом с черной синтетикой. Но ресторан был почти пуст – мы слишком поздно спустились ужинать. За столом в углу сидел какой-то старик и дрожащей ложкой доедал свой суп. Кроме него, в ресторане была еще лишь тихая семья. Мать только что закончила есть и смотрела в свою тарелку, как кто-то, кто только что потерял все, играя в покер. Отец резко отламывал хлеб и макал его в ни в чем не повинный суп. А мальчик молчал и размазывал растаявшее мороженое по стеклянной вазочке. Ссорились ли они из-за него? Мальчик-губка. Однажды что-то надавит на него – и весь яд вытечет. Может быть, брызнет на какого-то нового ребенка с растаявшим мороженым на столе.
Пухлая рука быстро вытерла наш стол. Неоновый свет отражался в фиолетовых ногтях, пока мы с Лейлой комментировали картины на стенах. Официантка улыбнулась и сказала: «Э, не будь мы землячками, я б вас не обслужила. Кухня уже закрыта. Но что-нибудь найдется, не беспокойтесь».
Прежде чем мы успели ответить, настигнутые в венском отеле собственным языком, она достала из кармана фартука маленькие ножницы и повернулась к Лейле: «А у тебе этикетка на спине висит. Так ходить нельзя».
Она не ждала разрешения: взялась за короткую нитку, которая растянулась между ее фиолетовыми ногтями и платьем Лейлы, и быстро отрезала картонную этикетку. Смяла ее и сунула в карман вместе с ножницами. Она как будто чувствовала свою ответственность за внешний вид всех наших женщин в Вене – здесь, в этой прекрасной метрополии, мы не должны позориться этикетками из Боснии.
«Ну, так-то лучше», – сказала она и ладонью расправила платье по спине Лейлы. Вздохнула с облегчением, как будто только что укротила какое-то чудовище. Потом приняла наш заказ, разом превратившись в профессиональную официантку, и тут же исчезла на кухне. Я рассмеялась.
«Что это было?» – спросила я Лейлу.
«То, что теперь я не смогу вернуть платье и получить обратно свои деньги», – ответила она.
Когда наша женщина вернулась из кухни, неся на пластмассовом подносе два больших гамбургера и миску с жареной картошкой, мы снова посерьезнели. Она пожелала нам приятного аппетита по-немецки – то ли хотела похвалиться знанием языка, то ли наказать нас за то, что мы не завели ностальгический разговор о нашей стране.