Поймать зайца

Мы не заговаривали о том, что нас ждало на следующий день. Часть меня хотела, чтобы мы как можно скорее пошли спать. Я планировала, что надену, что сделаю с волосами, чтобы чем-то напомнить Армину ту давнишнюю девочку, но при этом оставить впечатление зрелости, которую он заметит и сумеет оценить. Однако другая часть меня надеялась, что эта ночь затянется. Завтра мы будем мы трое, как и в тот день, у них во дворе, когда Армин развязал мои волосы. Сейчас мы были – мы две, в простых платьях, в ночном баре маленького венского отеля. Может быть, поэтому я и согласилась, когда Лейла после ужина предложила переместиться в бар. Я хотела, чтобы мы продлились еще немного.

«Знаешь, – сказала она мне после второго бокала вина, – ты единственный человек на этом свете, которая называет меня Лейлой». Под потолком висел хрустальный шар, бросавший разноцветные отблески на ее голое плечо. По-прежнему звучали шлягеры, совершенно не соответствующие этой темноте, стойке бара и вину.

«Шутишь?»

«Не шучу. Меня зовут Лела уже двадцать лет. Даже больше. Похоже, ты не заметила».

«Твоя мама наверняка не зовет тебя Лелой».

«Да, она зовет меня Лея. Когда я была маленькой, я не умела произносить свое имя. И говорила Лея. Лея хочет пить. Лея хочет писать… Так я и осталась для нее Лея».

«А тебе мешает, что я зову тебя Лейлой?» – спросила я.

Никогда раньше об этом не думала. Я гордилась тем, как ее называла, как будто только мне одной была доступна какая-то важная тайна ее природы, ее сущности. Сейчас я сидела у стойки в баре, пила темное пиво и понимала, что, когда ей дали новое имя, ей было всего одиннадцать лет. Я попыталась представить себе ребенка одиннадцати лет. Не получилось. Я поняла, что буква «й», которую я упорно добавляла к ее имени, на самом деле служила тому, что я чувствовала себя какой-то особой, другой. И моментально осознала собственную суетность.

«Да называй как хочешь», – сказала она и приподняла бокал.

«Не могу звать тебя Лелой, мне это как-то странно».

«Пока ты решаешь, и Лела, и Лейла сходят пописать», – ответила она и подмигнула мне. Направилась к туалету у другой стены бара, сопровождаемая заинтересованными взглядами деловых людей и грустных парочек за ближайшими столами. Туалет был занят, она прислонилась к стене рядом с входом и помахала мне рукой.

Из большого динамика над холодильником послышались первые такты какой-то песни. Я узнала мелодию, она мне всегда очень нравилась. Когда отцвел родной вишневый сад, цветы роняя на плетень. Откуда этот диск здесь, в Вене? Но тут знакомая песня, причинив мне боль, вывихнулась в моих ушах: я слышала другие слова на чужом языке, мне открывалась истинная природа воспоминания. До сих пор я была уверена, что это наша песня. Сейчас мне стало стыдно своего незнания, я посмотрела по сторонам: вдруг кто-то из присутствующих прочел мои мысли? Конечно же, она не наша. По мере того как я слушала куплет за куплетом, мне становилось все очевиднее, что она никогда и не была нашей. Среди цветов сердца сильней стучат в весенний день. Нет. Языком, на котором она родилась, был французский; это как если бы женщина, в десять раз более привлекательная, чем я, надела мое любимое платье и всем сразу бы стало очевидно мое несовершенство. Популярные французские шансоны иногда переводили на наш язык, и их перепевали другие исполнители, это я знала. И как я могла быть такой дурой?

Я посмотрела на Лейлу, которая все еще стояла рядом с туалетом и ждала своей очереди. Она тоже слушала песню, но ей в отличие от меня французский нисколько не мешал. Впрочем, слова никогда не были для нее важны. Она повернула голову и задумчиво смотрела перед собой, едва заметно улыбаясь, будто только что нашла давно потерянную игрушку. «Ла бранше ден серизье… де сон жардан каресе», – лилось из динамика. Она была в каком-то другом месте, не в Вене, не рядом с дверью в туалет. Между ней и слащавой мелодией простиралась неуловимая для меня часть истории. На какой-то момент она перестала быть Лейлой. Превратилась всего лишь в девушку, которая окунулась в дорогие ей воспоминания. Мне хотелось пробраться в ее голову и стать соучастником всего, что там запечатлено. Более того: я хотела воспринять эту музыку так же, как она, стать Лейлой, как в те дни, когда я своей ручкой писала ее письменные работы.

Возможно, у меня в голове просто гулял алкоголь, не знаю. Я смотрела на свои руки на столе и хотела вместо своих увидеть ее пальцы, хотела, чтобы ноги у меня вытянулись и стали длиной с ее ноги, чтобы волосы отросли и стали белыми, чтобы у меня была ее грудь и ее ребра под ней и чтобы я такая – новая – слушала эту песню. Я потянулась к ее бокалу и отпила глоток вина. Кислота обожгла горло. Я была фальшивкой. Не справлялась с заданием, хоть и взялась за него. Армин это увидит. Венера из его двора выросла и превратилась в посредственную, маленькую «Мисс Май» с дешевого календаря на бензоколонке.