Поймём ли мы когда-нибудь друг друга?

Конечно, в сравнении с «ежовыми рукавицами» фашистского или, скажем, нашего, коммунистического, режима, о демократии можно сказать, что она — в лайковых перчатках, но как бы ни было комфортно человеку в рамках правильно и даже гуманно выстроенной системы, между человеком, как существом Космоса, и узко ли, широко ли, но строго очерченными правилами игры (конституция, юриспруденция, полиция, иерархия, армия и пр. и пр.) всегда возникает напряжение, которое при разрушении или смене рамок может проявиться совершенно неожиданным образом. Кроме того, человек, привыкший жить согласно требованиям системы, легко подвержен манипуляциям с сознанием. Пример Германии говорит о многом. Но было бы иллюзией полагать, что с другими народами не может произойти ничего подобного. Цивилизованный человек в благополучном государстве годами и десятилетиями может вести себя вполне пристойно — не плевать на газон, платить налоги, ходить в церковь, но это благопристойность льва в вольере. Когда Хемингуэя спросили, много ли в Америке фашистов, он ответил, что много таких, которые и сами не знают, что оно фашисты. Слова Хемингуэя характеризуют не конкретный народ, а особенность закрытого человека.

Чтобы мы перестали быть опасными друг для друга, чтобы мы спокойно вздохнули на нашей планете и с надеждой посмотрели в будущее, нужны всего две вещи: прекращениераспадасознания и преодолениеограниченностиИнтеллекта.

Но что послужит той живой водой, которая, окропив осколки нашего взорванного сознания — фрагменты, нити, цепочки, картинки, теории, науки, нации, страны, города — всю эту мешанину, порождённую разделительной и созидательной силой Интеллекта, сможет воссоздать из них единый неповторимый мир и вернёт нам способность ощущать себя неотделимой частью этого мира?

Ты скажешь: нет такого, всё равно останутся тень и свет, земное и небесное, низменное и высокое, прошлое и будущее, а значит, вечный бой, неискоренимый антагонизм, вечное противостояние. И я бы, может, согласилась с тобой.

Но со мной случилось то, что вывело меня за рамки всяких рассуждений.

Я помню день, когда это произошло. С моим напарником почвоведом Андреем Гордейчуком мы проводили рекогносцировку под мелиорацию огромного колхозного поля. В обеденный перерыв мы сели отдохнуть на тропинке, пересекающей майскую изумрудную зелень, и вдруг я оказалась внутриСолнца, не горячего раскалённого шара, а сплошного сине-золотого сияния. Всё было захвачено и пронизано лучами, и не было границ между дрожащим от зноя воздухом и тянущимися вверх стеблями растений, между тишиной и песнями зависших в небе жаворонков, между мною и остальным миром, как если бы я сама была и пылью на дороге, и звенящими в небе голосами, и сидящим рядом Андреем, который удивлённо смотрел, как я с совершенно отсутствующим видом улыбаюсь, неизвестно чему. Уже знакомое мне ощущение тождественности с миром, когда удивительным, непостижимым образом всё совмещается со всем и растворяется в одной-единственной точке, расположенной моём сердце, — это ощущение неожиданно и абсолютно без участия моего сознания трансформировалось в слово Бог.

Ты же знаешь, я выросла в атеистической семье. Впрочем, мамочка моя, думаю, верует, не знаю, как, но душа её полна Божественного Света. Однако, никогда ни прямо, ни окольными путями не подводила она меня к вере, как и никто другой. В этом отношении моё сознание было девственно чистым, как белый лист бумаги. В филиале, где я работаю, один лишь мой непосредственный начальник Илья Фёдорович, человек мудрый, весёлый, неутомимый и очень добрый, открыто провозглашает свою принадлежность к христианству. Изречения из Библии у него припасены на все случаи жизни, за стол он не садится без «Отче наш!» и крестного знамения, а перед Рождеством набивает карманы мелочью для ребятни, распевающей колядки под его окнами в деревне недалеко от Малгородка. Я никогда не задумывалась, почему он, человек просвещённый, не стал, как мы, безбожником, но мне кажется, религиозность — естественное состояние его духа, он просто воспитан в христианской традиции. На меня же вера обрушилась, как тропической ливень, как звездопад. То есть я не могу сказать, что это вера. Это абсолютное, ничем не опровергаемое знание. Я знаю, что Бог естьвсё и всё есть Бог. То есть мир Божественен во всех его проявлениях. Нет ни одного существа, былинки, точки в мироздании, материальной или не проявленной, которая была бы не Божественна. Это так очевидно! Всё вокруг, на что ни посмотри, кричит, поёт, повествует об этом.