Поиск

Кто-то что-то буркнул, кто-то хихикнул, хлопнула дверь. За моей спиной завозился вернувшийся. Заныли вывернутые руки, я обратился к тому, кто был в домике:

— Эй, мужик.

Тот подошел ко мне, но не перевернул, говорил твердым и тихим голосом:

— Ты, парень, расслабься. Ты уже все, приплыл. Если не будешь мне мешать, будешь просто целее. Еще запомни — ни с кем не разговаривать, не звать, не плакать — будет плохо. Через час тебе дадут оправиться. Не можешь терпеть, ходи под себя. Будешь ныть — завяжем рот. Поверь, это неприятно. Все.

За спиной опять завозились, потом зазвякала ложка — мужик завтракал.

Когда стало казаться, что лежать на боку со связанными руками и ногами невыносимо, появились двое, отправленные на поиски. Стороживший меня мужик вышел, и за стеной забубнили голоса. Стояли они теперь как-то по-другому, и я не слышал, о чем они говорили. Но и так было понятно, что самолет они нашли. Я ждал расспросов, но через некоторое время они ввалились в дом, двое подхватили меня под руки, заставив взвыть от боли, и вытащили наружу. Там мне развязали руки и позволили сделать свои дела, после чего опять их связали, только на этот раз не за спиной, и потащили в дом. Уложив меня на кровать, руки привязали к какому-то крюку в стене, так, что я мог ими немного двигать и слегка поворачиваться, меняя позу, но и только.

Вы когда-нибудь пробовали проспать всю ночь, не меняя позы? А если при этом ваши ноги плотно связаны? А если так же связаны ваши руки? Последние затекли немилосердно, как и ноги, и через некоторое время я перестал их чувствовать. Когда, уже после обеда, меня повели второй раз оправиться, то некоторое время я ничего не мог сделать руками, хотя мне их и развязали на время. Вроде бы не туго связаны, но вокруг запястий образовались глубокие красно-синие борозды, которые пульсировали болью. Пальцы стали деревянными, толстыми, как сосиски, и с трудом шевелились. Надо отдать должное охранникам, специально они меня не мучили. Торопиться им было некуда, и они дали мне возможность постоять, приводя кисти в относительный порядок. Да и потом связали каким-то иным узлом, так что петли легли чуть-чуть по-другому. Не накормили, но дали попить.

Уже к вечеру, когда я впал в болезненное состояние забытья, раздался голос одного из обычно молчаливых сторожей:

— Идут вроде.

Ему ответил старший:

— Скелле, вроде не та?

— Та не та, какая разница? Надоел этот остров! Пошли встречать!

За спиной задвигались, хлопнула дверь, некоторое время было тихо, лишь шевелился оставшийся охранник. Вдруг раздался его возглас:

— Блин! — охранник рванул дверь, раздался еще один вскрик, и все затихло.

Я, насколько возможно, вывернулся, пытаясь рассмотреть вход в сарай, но видел лишь верхушку открытой створки двери и балки уходящей вверх домиком крыши — на них прятались мои сторожа, когда готовили мне теплый прием.

Кто-то вошел. Меня довольно грубо дернули, переворачивая, но привязанные руки не дали этого сделать — я зарычал от боли. Надо мной наклонился, обдав запахом немытого тела, здоровенный мужик с ножом. Лопнула перерезанная веревка, я откинулся на спину — незнакомый хмурый дядька уже далеко не юношеского возраста нависал с зажатым в здоровенном кулаке немаленьким тесаком. По его виду было ясно — он остановился, чтобы примериться, как бы половчее зарезать меня. Я подтянул ноги, готовясь лягнуть его, когда за его спиной раздался знакомый голос:

— Нуурах?

Дядька сдвинулся, и я увидел ее. В тот момент я был готов провалиться под землю от стыда за унизительное положение, в котором находился. Мы молча смотрели друг на друга. Не знаю, что видела она, но я видел мою скелле — она как будто стала взрослее, такая же прекрасная, как и раньше, но другая. Волосы не были убраны назад, а висели, затемняя и так смуглое лицо. И из-под этого сумрака на меня смотрела очень измотанная, уставшая скелле. Вместе с тем, в ней чувствовалась та сила, которая пугала посторонних и вселяла спокойствие в близких. Для меня такая позиция была нетерпима — я должен заботиться и защищать маленьких девочек, а не они должны вытаскивать меня из глупых и опасных ситуаций. С другой стороны, Ана — не маленькая девочка, она та, кто позвал меня сюда, та, ради которой я пришел, наплевав на очевидную опасность.

— Развяжи его, — были ее первые слова, обращенные к незнакомому мне Нуураху.

Тот не сразу отреагировал, стоял, уставившись на скелле, и она повторила, каким-то безразличным, но страшноватым тоном:

— Развяжи, я сказала.

Мужик повернулся и, орудуя ножом, в несколько секунд освободил меня от пут.

Сцепив зубы и стараясь не показать вида, как мне больно, я сел на кровати. Руки и ноги оживали, одаривая меня нестерпимой болью в такт ударам сердца.

— Илья, ты что, идиот? — обратилась она уже ко мне. — Ты что, не понимал, куда лезешь? Зачем ты дал себя схватить?

Я, сцепив зубы, и оттого не очень вежливо, ответил:

— Ты позвала, я пришел.

Ана нахмурилась, видимо, по моему виду догадавшись, что со мною не все в порядке. Подступив ко мне, велела:

— Ложись.