Поиск Анны (СИ)

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От щеки ее опавшей

До груди, дышавшей тяжко.»

Калевала

Детство Анна помнила смутно. Оно всегда делилось для нее на две части — лето, проводимое в деревне под Питером, и все остальное время, которое Аня жила в городе. Была еще часть детства, проведенного в глухой карельской деревушке у бабушки Виены — эти воспоминания были особенно яркими. Наверное потому, что бабушка Виена была единственным человеком, кому было дело до маленькой Ани. Вот только виделись они не чаще, чем пару раз в год. Остальное время Аня была предоставлена самой себе.

Вечно занятая баб Нина отмахивалась от нее, словно от назойливой мухи. Мама беспомощно смотрела на дочь, и пыталась спровадить поиграть с игрушками. Только много лет спустя Смолина поняла, что ее мама сама не знала, как жить, и не понимала, как воспитывать ребенка. У нее была роль страуса, который при малейшей проблеме засовывал голову в песок. А отец... с отцом у Ани как-то не ладилось. Он работал до поздна, был весь такой занятой и строгий, и на дочь внимания не обращал. В отличие от своей жены. Аня с завистью смотрела на то, как он отдает приказы ее маме, и та с радостью их выполняет. Это было какое-никакое, но общение.

Лето вспоминалось как что-то теплое и приятное. Несмотря на обилие работы в огороде под присмотром бдительной баб Нины, свободного времени хватало. Вокруг деревни простирались зеленые леса и золотистые поля, среди которых вилась чистейшая река. Это были времена гулянок далеко за полночь и вкуса свободы.

Ане всегда нравилось видеть на ногах и руках царапины — а детство в деревне без них не обходилось. В таких случаях всегда выручал подорожник — налепленный на ранку он почти мгновенно останавливал кровь.

Баб Нина ругалась на синяки и ссадины, но Аня ни за что не соглашалась на посиделки с девочками в песочнице. От игры в куклы она уставала уже через пять минут и начинала откровенно скучать. Какой интерес постоянно переодевать пластмассовых пустышек и представлять как они женятся и заводят детей? Куда интереснее было залезть на стройку с местными мальчишками, самой выстругать рогатку охотничьим ножом, позаимствованным у деда, и расстреливать из нее зеленые пивные бутылки, которые при попадании рассыпались звонким фейерверком осколков.

С наступлением осени все менялось. Аня переезжала обратно в город, где ее ждала школа и родители, с которыми они не виделись все лето. Цветок вырывали с корнем и пересаживали. Так, где была плодородная земля, теперь асфальт.

И здесь наступала тьма.

Возможно, это было связано с временем года — начинало рано темнеть, солнца становилось все меньше, словно мир забирался в берлогу и засыпал до весны. Возможно — с нелюбимой школой, в которой приходилось учиться через силу.

Раз за разом погружаясь в воспоминания на сеансах со Светой еще во времена «AnnaSearch», она постоянно доходила до этого периода и проваливалась в черноту. Память, словно запертая на амбарный засов, никак не желала приоткрывать скрипучие дверцы. Анна только чувствовала, что оттуда, из-за этих старых, проржавевших дверей, несет плесенью и могильным холодом. Каждый сеанс заканчивался у этих дверей. Света говорила, что они найдут ключ.

Смолина была уверена, что эта тьма никак не могла быть связана с родителями. Ведь она не видела их долгих три месяца! А родители должны быть любимы. Должны быть.

На эту фразу, произнесенную Анной на одном из первых сеансов со Светой, обратила внимание опытный психолог.

— А на самом деле, как ты думаешь, — спросила тогда Света. — Ты любила своих родителей?

***

Перед самым закатом облака внезапно расступились, обнажив бледное осеннее солнце. Непривычно было видеть, как серый город обретал цвет в красных лучах. Дорожные фонари отбрасывали длинные, ломаные тени, многоэтажные панельки погружали во мрак целые кварталы. Еще немного — и солнце сядет окончательно, окутав город тьмой.

Людмила согласилась встретиться с Анной на улице, словно не желая оставаться с ней наедине. Но уже то, что она поддалась уговорам, было удачей.

Анна остановила машину на стоянке у торгового центра и вышла в неуютный город. Серость и сырость тут же окутали ее. Смолина огляделась.

— Это вы мне звонили?

Анна обернулась на тихий голос. Высокая женщина в пальто стояла недалеко от нее прикрываясь зонтом от осенней мороси, словно призрак, невесомая, такая же серая, как город. Но больше всего на Смолину произвели впечатление ее глаза — неподвижные, застывшие. Так бывает, когда хватанул такого горя, что не вывезти ни на какой телеге. Словно плыл на утлом суденышке посреди бескрайнего океана, именуемого жизнью, собирая в лодку то, что удавалось, гребя к туманному острову мечты вдали, но налетела волна и разбила в щепы все, что так долго пытался построить.

— Людмила Викторовна?

— Можно просто — Людмила, — сказала она устало и бесцветно.

— Я Анна.

— Что вам нужно?