Поиск исторического Иисуса. От Реймаруса до наших дней

Когда мы в процессе осторожного исторического анализа отделяем от материала предания вторичные слои, то это происходит не как при снятии луковичной чешуи, когда в конце концов не остается ничего. Напротив, чем дальше мы проникаем внутрь, тем более приближаемся, как к некоторому центру, к этой собственной исторической силе. <…> Нельзя отрицать, что и здесь остается много неясностей, что необходимая историческая работа далека от завершения. <…> Но если эту работу проводить, пользуясь ясными методами, она не может привести к полному скепсису. От одного, конечно, приходится отказаться: мы уже не можем понять характер Иисуса, живой образ Его личности и Его жизни[155].

Несмотря на то что Бультман представил весьма неутешительные для «Поиска…» перспективы, он первым сформулировал метод, благодаря которому «Поиск…» смог возродиться в XX веке. Впоследствии Норман Перрин назовет критерий аутентичности евангельского текста, предложенный Бультманом, «критерием несводимости», или «несходства»[156], и именно он будет использоваться многими ведущими участниками «Поиска исторического Иисуса» как основной метод выявления аутентичного материала в Евангелиях[157].

Следуя за представителями «эсхатологического» течения в «Поиске…», Бультман признавал, что центром проповеди Иисуса было учение об эсхатологическом приходе Царства Божьего, и если есть какой-либо способ приблизиться к пониманию личности исторического Иисуса, то он заключается в адекватной трактовке идеи грядущего Царства:

Сегодня повсеместно признано, что провозвещенное Иисусом царство Божье есть эсхатологическое царство. <…> С этим связан вопрос о том, что Он думал о Себе Самом. Не подлежит обсуждению то, что Иисус понимал Свое время как время решения, когда отношение к Нему и к Его вести имеет для людей решающее значение[158].

Однако интерпретация Бультманом идеи «Царства» носит скорее философско-богословский, а не исторический характер. «Царство», возвещаемое Иисусом, Бультман называет «Владычеством Божиим» (Gottescherrschaft) – это предельно ценная реальность, по сравнению с которой все мирские ценности теряют значение. Бультман предпринимает попытку демифологизировать эсхатологическую весть Иисуса о Царстве. Светлана Александровна Коначева пишет об этом:

Подобно Хайдеггеру, различавшему хронологическое и кайрологическое время, Бультман рассматривает будущность Владычества Бога не как событие, приходящее во времени, но как силу, которая целиком определяет настоящее тем, что ставит человека в «ситуацию принятия решения», принуждает к выбору[159].

Очень во многом в работах Бультмана подобная философско-богословская рефлексия над текстом Библии превалирует над историческим анализом. И поскольку Бультман (как и Барт) оказал колоссальное влияние на немецких библеистов, на протяжении 1930‐х, 1940‐х и 1950‐х годов исследователи пытались либо обосновать и углубить его богословскую герменевтику (этим занимался, например, Джон Маккоури), либо, наоборот, доказать ее несостоятельность. (Критики Бультмана разделились на два лагеря: «левое крыло» – Герберт Браун, Фриц Бури и Шуберт Огден – пыталось еще более радикализировать программу «демифологизации»; «правое крыло» – Карл Барт, Гельмунт Тилике и Юлиус Шнивинд – критиковало его богословие как несовместимое с базовыми принципами христианской веры.)