Поиск исторического Иисуса. От Реймаруса до наших дней

Оценить роль Барта и Бультмана в истории «Поиска…» довольно проблематично. Большинство историографов указывают на то, что эти два несомненно великих богослова перенаправили внимание исследователей от исторической проблематики к проблематике богословской и герменевтической. Поэтому непосредственно для «Поиска исторического Иисуса» период господства идей Барта и Бультмана был временем если не исчезновения, то явного упадка. Вот как пишет об этом Н. Т. Райт:

Бультман по-своему, а Барт по-своему немало постарались для того, чтобы в межвоенный период исторические исследования Иисуса стояли практически на месте. Внимание переключилось на раннехристианскую веру и опыт. Возникло убеждение, что именно там, а не в сомнительных реконструкциях Иисуса лежит ключ к божественному откровению, предположительно происшедшему в раннем христианстве[160].

Многие авторы критически отнеслись к тому образу Иисуса Христа, который создавал Бультман в своей богословской системе. Некоторые исследователи, например Гари Хабермас, считают, что этот образ отчасти напоминает гностический портрет Иисуса, описанный на языке экзистенциальной философии XX века[161]. Английский библеист Томас Вальтер Мэнсон считал, что проект Бультмана «увенчался созданием гейдельбергского Иисуса, который на поверку оказывается лишь бледным призраком, одетым в роскошную мантию Гейдельбергского университета»[162]. Примерно такого же мнения придерживается наиболее авторитетный исследователь творчества Бультмана Джон Маккоури:

Весьма сомнительно, чтобы христианская вера могла возникнуть на основании того исторического Иисуса, которого представляет Бультман: такой Иисус – лишь немногим более, чем учитель некой экзистенциальной философии, Он лишен сверхъестественных качеств, о которых говорят Евангелия[163].

Подытоживая рассмотрение творчества Рудольфа Бультмана, отметим наиболее значительные характеристики его исследовательской программы.

1. Евангельский материал отражает вероучение раннехристианской общины, вычленить из него аутентичное содержание, восходящее к историческому Иисусу, практически невозможно.

2. Некоторое количество аутентичного материала все же можно выявить, если использовать для этого формальный критерий несводимости: только тот текст является аутентичным и восходящим к историческому Иисусу, в котором нет прямых отсылок ни к иудейскому вероучению и религиозным практикам, ни к раннехристианскому богословию.

3. Выделенный аутентичный материал все же не дает достаточной информации для полноценной реконструкции образа исторического Иисуса.

4. Единственная доступная для изучения и богословской рефлексии реалия – это вера раннехристианской общины. Благодаря различным философским герменевтическим методам (демифологизация, экзистенциальная интерпретация и т. д.) «керигма» (смысловой центр, вневременное содержание) этой веры может стать понятной и актуальной для современного человека.

4. «Школа критики форм» и «школа критики редакций»

Несмотря на то что идея «школы» подразумевает некое сообщество ученых, занимающихся исследованием одной темы с помощью одних методов, говоря о школах «критики форм» и «критики редакций», следует понимать, что это скорее методы исследования библейского текста, применяемые различными авторами, между которыми довольно часто не было институциональных связей.

И «школа критики форм», и «школа критики редакций» определенным образом связаны с Рудольфом Бультманом, исследования новозаветных текстов в рамках этих двух школ наиболее активно проводились в середине XX века, поэтому рассмотреть эти методологические программы следует именно в рамках анализа периода частичного угасания «Поиска исторического Иисуса». Тем более что оба течения вполне соответствовали духу времени – центром внимания исследователей этих «школ» была раннехристианская община, ее вера и ритуальная практика, выраженная в том числе в создании евангельских повествований об Иисусе.

«Школа критики форм» (Formgeschichte) связана с деятельностью таких авторов, как Герман Гункель (Hermann Gunkel, 1862–1932), Мартин Франц Дибелиус (Martin Franz Dibelius, 1883–1947), Карл Людвиг Шмидт (Karl Ludwig Schmidt, 1891–1956) и Рудольф Бультман.