Поиск: начало. Китеж

– Этот, как Вы изволили выразиться, ящик – это останки преподобного Кирилла, если я не напутал с переводом. Игумена того самого разрушенного монастыря под Кудеверью. Поэтому, Слава, будьте любезны отнестись к усопшему с большим почтением. Историческая личность, к тому же.

Вот как. Ну да, неудобно вышло. Надеюсь, усопший простит мне мою нечаянную бестактность. Кстати, о такте – что-то не видать наших дымных соглядатаев в этот раз, может, и вправду дали нам добро на наши околонаучные изыскания?

Пожав плечами, я продолжил описывать круг по залу, то и дело меняя расположение фонарей для большей чёткости картинки и контраста надписей. Наконец, со снимками было покончено.

– Пал Георгич, у меня всё. У Вас как?

– Удивительно, просто удивительно! Представляете, Слава, мы ведь первые, кто оказался здесь почти за восемьсот лет!

Я попытался выудить в себе хоть какие-то эмоции, но, похоже, несколько перегорел за последние дни.

– Пал Георгич, время дорого. Вы всё узнали, что хотели? Гроб надо отдельно фотографировать?

– Нет-нет, я снимки уже сделал. Если Вы точно ничего не пропустили, то можем уходить. Но сюда необходимо в ближайшие же дни вернуться с экспедицией! Это ведь самое натуральное открытие! Вы хоть представляете важность всего этого?

– Представляю. И стараюсь не забывать, для чего мы здесь сейчас находимся.

– Я тоже, молодой человек! Но всё это совершенно ошеломительно! Ничего подобного уже лет сорок никто не открывал!

– И ещё столько же не откроют, если мы с Вами тут замёрзнем сейчас!

– Иду я, иду!

Доцент наконец-то сдвинулся с места в направлении выхода. Прошагав с полминуты, я неожиданно для себя отметил участившийся пульс и затруднённость дыхания. Что-то мне эти симптомы напоминали, хоть и давали о себе знать в куда как меньшей степени, нежели под Старой Ладогой. Интересно, а что ощущал Москалёв в этот момент? Я хотел было обернуться, дабы справиться о самочувствии светила археологии локального масштаба, однако тот опередил меня, проскрипев мне в спину:

– Слава! Подождите! Мне что-то нехорошо...

Я затормозил, как раз миновав очередную деревянную подпорку, выполнявшую в силу своей ветхости скорее декоративную функцию, нежели некие несущие свойства. Направив луч фонаря в потолок из светлого слежавшегося песка, моментально давший какой-никакой рассеянный, пусть и тусклый, свет, я обернулся, зацепив локтём бревно и выкрошив из него изрядный кусок. Забавно, рука почти не встретила сопротивления. Это ж насколько здесь всё обветшало? Мысль немедленно подкрепили комья песка, радостно посыпавшись с потолка нам на головы. К счастью, тот пока держался, хоть теперь и ощущалось, что обрушить его можно одним ударом, даже не самым сильным.

Доцент тяжело дышал, сгорбившись и опершись одной рукой на стену, а другой выдавая невнятные пассы в воздухе. Даже в тусклом отсвете китайских диодов было видно, насколько посерело его лицо, а глаза превратились в огромные тёмные впадины. Я сделал шаг к своему спутнику, и тут меня проняло.

Тень Павла Георгиевича не пошевелилась, когда тот описывал полукруги в воздухе свободной рукой.

Я сместился в сторону, заодно передвинув луч света на потолке. Истинная тень доцента под ногами и на части стены немедленно сместилась, прячась от света за фигурой Москалёва. А то, что я поначалу принял за тень, имело форму человека в каких-то одеждах навроде плащ-палатки, точь-в-точь, как та фигура у меня в гостиной.

Радовало то, что на Ладоге эти ребята дали понять – мы друг другу не враги. Теперь объяснить бы это внятно Москалёву, без последствий в виде рубца на мышечной ткани некоторых внутренних органов...

Впрочем, судьба распорядилась несколько иначе. Павел Георгиевич, похоже, заметил мой ошарашенный взгляд себе за спину и начал медленно оборачиваться. Призрачная фигура двинулась к доценту, вытянув то, что должно быть рукой в его направлении, а я сделал еще пару шагов навстречу, намереваясь по наитию закрыть собой Москалёва от нежданного гостя.

И тем не менее реакция доцента даже для меня оказалась неожиданной. Вскрикнув что-то не слишком членораздельное – я впервые в жизни услышал, как матерятся люди от науки – Москалёв отшатнулся, спиной налетев на бревно подпорки. Фигура, словно просочившись мимо меня, ухватила своей рукой руку доцента, окутав её чёрным, как смоль, дымом вокруг запястья. А бревно, в свою очередь, издало мягкий звук рассыпающейся деревянной трухи, и в один момент перестало поддерживать десятки метров грунта над нашими головами.

Глухой стук, нас с Москалёвым просто уронило, придавило к земле. Фонарь вылетел из руки куда-то в сторону, описав неколько кругов вокруг себя и добавляя нереальности происходящему. Пыльная взвесь моментально забила глаза, ноздри и уши. Я успел подумать – всё, конец, сейчас нас раздавит тоннами грунта...

Глухие удары прекратились. Мы почему-то всё ещё были живы. Я мог дышать и даже шевелиться. Попытался осмотреться и обнаружил, что могу свободно поднять голову и плечи. Вокруг не было видно ровным счётом вообще ничего.

– Павел Георгиевич! – позвал я своего спутника.