Поиск звука Творогов

Варя. Ну, что ты за человек, как так можно? Тебе вообще всё равно, да? Что о тебе подумают, неважно? Что я о тебе подумаю?

А что я подумаю?

* * *

— И чего, работает магнитофон? Послушала свою кассету? — спрашиваю я.

Она кивает.

— А что за кассета, а?

Просто спрашиваю. Вообще ведь у меня есть повод для разговора, да? Магнитофон ей дал, в конце концов. Это же не слишком навязчиво — такие вопросы задавать? Чего она молчит?!.

— Там… Старая музыка, в общем.

— Ну да, на кассете же… Советских времён, да?

Она поднимает плечо:

— Шестнадцатый век.

Я внимательно на неё смотрю. Троллит меня? Нет. Тоже смотрит. У неё глаза в крапинку, чуть-чуть разного цвета. Левый светлее.

— Виола да гамба? Лютня? — спрашиваю я очень тихо.

Плечо опускается. Варя молчит. Молчит долго. И я молчу, но это уже по-другому; я отбил пас и теперь жду ответа от неё.

— Джон Дауленд, — говорит она. И внимательно так смотрит на меня.

Ух ты. Я знаю, кто это, совершенно случайно знаю. Дуракам везёт. Поэтому я выдерживаю её взгляд, не отвожу глаз.

— Flow my tears, — говорю я медленно. И даже пою: — Flow, my tears, fall from your springs…

И сам удивляюсь — как точно попал голосом на это fall, и даже удержался, как будто и правда умею петь.

— Ваня. Откуда ты знаешь?!. Этого не может быть, откуда? Ты? Знаешь? Ха. Дело сделано. Варя обратила на меня внимание, Варя М. Снизошла.

— Просто у меня родители — оперные певцы, — говорю я.

— Чего? Ваня, ты сейчас серьёзно?!.

— Нет, конечно.

— Пошутил, что ли?

— Нет. Не пошутил. Просто «родители — оперные певцы» — это совсем не так серьёзно, как кажется.

И нет, я ничего не объясняю про кресло и кушетку. Просто киваю и ухожу. Отправляюсь дальше играть свою роль придурка. И иногда ловить на себе один такой изучающий взгляд. И делать вид, что мне это неважно. Неважно, неважно!

Джон Дауленд: какое счастье, что папа поёт эту музыку иногда, когда посуду моет. Именно это на днях пел, про слёзы. Я ещё не понял — почему «spring», это же «весна»; и он объяснил, что «springs» — это родники, источники. Слёзы ручьём. Вода текла в раковину, а папа мне рассказывал. Удивительный вообще человек. Не папа, а Джон этот Дауленд. Как знал! Чёртовых триста лет назад… или сколько там?

Погуглил. Родился в 1563 году. Полтысячи лет назад. С ума сойти.

…Интересно, когда он такое писал — это настоящие были слёзы? Прямо из глаз потоками? Или это всё так, выдуманное страдание, для красоты? И ещё потом радовался — о, какие отличные вышли слёзы. Люди будут петь, останется в веках. Творогов вон будет исполнять… для какой-нибудь Вари М.

* * *

Я люблю геометрию. Прямоугольные треугольники — они как… как нос у Вари М. Вот такой нос, треугольный, хоть теорему Пифагора изучай. У неё вообще смешное лицо. И оно так… так высоко находится от земли, это просто кошмар. Смотрю, как идиот, снизу вверх. Чего она такая длинная? Я ведь не очень маленький, нормального роста.

«Сумма двух катетов равна…» Вершины треугольника назовём В и, например, А, и… Р?

— Молодец, Творогов, — говорит Антоныч, проходя мимо. — Наконец-то стал нормальные чертежи делать, внимательные. А то как курица лапой, ничего не разберёшь.

* * *

Болтаюсь по городу. Смотрю. Холодно, уже давно холодно. Я смотрю на город поверх людей. Наверное, это неправильно: думать, что город лучше людей, интереснее. Ведь строили его тоже люди. Проектировали, рисовали эскизы, потом просчитывали, потом кирпич, штукатурка… не сам же он вырос, не сорняк. Но вот я смотрю на людей — одни разносят еду, другие смотрят в телефон, третьи несутся в своих машинах, сигналят, четвёртые просто болтают. И — хоть один из них посмотрел вверх? Для кого строили?!.

Дело в том, что людей много. Строят города не все. Не всё человечество, а отдельные люди. К этим отдельным людям я очень даже с уважением отношусь. Они лучше меня — я-то ничего не делаю, просто смотрю. Зато вот эти, которые не вытыкаются из телефона, — не видят. Которые бегут домой спать, и потом на работу, и в магазин. И спать.

А я смотрю. И вижу.

Этот город построен для меня. Чтобы я смотрел. Ну, для таких, как я.

…Девчонки фотографируются. У них красивые волосы, красивые пальто. Чего там говорить, они и правда красивые. И город для них — просто фон. Да?

Нет. Они тоже видят. Не один же я такой. Вот, мне кажется… мне почему-то кажется, что Варя тоже что-то такое видит. Варя М.

* * *

— Тебе куда? — спросила она.

Прямо вот в то самое время, когда я думал — заговорить, не заговорить. Это нормально — что-то сказать, ненормально… И как потом. Ну, как вот так… теоретически же иногда люди идут вместе из школы, да?

Прямо концепцию пытался выстроить, стратегию. Как, значит, сначала я это, а она то, и потом я такой… И так — на сто пятьдесят четвёртом ходу — можно будет выйти из школы вместе. Ну, не в том смысле, что вместе. А просто — одновременно. Как бы случайно.

И тут она берёт и спрашивает: тебе куда?

— Да мне всё равно, — говорю. — Я же пешеход. Люблю ходить.

И тут же сообразил — надо было сказать, куда мне. И так бы случайно совпало, и… Ну, я же прекрасно знаю, куда ей.