…В общем, пока я опять тормозил и выстраивал алгоритмы — она уже оделась и пуговицы застегнула. Пуговицы у неё… не молния. Неправильно застегнула, кстати.
И вот она уже уходит, Варя М. А я, значит, стою, как дурак.
…И тут она обернулась и говорит:
— Ну, ты идёшь, нет?
Нормально вообще?!.
— Ваня! Представляешь, я сегодня прочитала: «Осторожно, работает экватор». Удивилась ещё, как это экватор может работать или не работать?
— А на самом деле?
— Эвакуатор же!
— А, ну конечно. А письма отравленные, видела? — говорю я.
— Да! И ещё «время отравления», это на билете, в поезде.
Везёт человеку, я на поезде последний раз ездил в пять лет. Но я не успеваю подумать об этом, потому что вспоминаю ещё одно:
— А сырок тревожный. Да?
— Ну, это-то само собой.
Смешно. Я раньше думал, это только я читаю не то, что написано.
— Ага. А ещё, Ваня, я тебе говорила или нет? У нас на даче везде таблички с телефонами, и я там прочитала: «Откачка скептика».
Мы смеёмся вместе. Я смотрю на себя со стороны и удивляюсь, как естественно себя веду.
Откачка скептика. Откачайте меня, пожалуйста.
Пока я был маленький — часто в театре болтался, спектакли смотрел. Ну, а куда мне было деваться, если родители там? Один из самых приличных спектаклей был — «Маленький принц». Его уже давно сняли, а жаль. Там был Лис. И вот этот Лис говорил, что будет смотреть на пшеничные колосья и вспоминать его, Принца, волосы.
Мне сейчас это очень понятно. Смотреть на треугольники и думать про чей-то нос, например. На геометрии. Но и ещё вот что: я ехал на автобусе, и он повернул к реке. И я увидел на той стороне парк, вот эти осенние деревья. Рыжие, жёлтые, разные такие. Ну, чего я буду — сами знаете. В багрец и золото, и всё такое прочее. Миллион раз все видели, и миллион раз про это написано. И нарисовано, и сфотографировано. Чего хочешь. А всё равно. Вот так смотришь — осень! Красиво.
И тут я подумал (первый раз, кстати), что вот эти осенние листья — как у Вари волосы. Ну. Она не то чтобы рыжая, совсем нет, не поймёшь, какой цвет. Осенний. Они у неё просто такие… всклокоченные. Вот. Так что осенний парк теперь тоже Варя.
Сегодня пара геометрии, двойной урок. Только бы на дурацкую алгебру не вздумали заменить.
Антоныч сказал, если я хочу в десятый класс — надо поднапрячься. Конечно, я хочу в десятый, там тригонометрия, сплошные треугольники! Я даже из-за этого домашку сделал по геометрии. Косинусы… Вот же мечта идиота.
Варя прислала мне брандмауэр. Не фотографию, а нарисованный — для меня рисовала.
Рисовала! Для меня! Сдался я ей.
Варя редко мне пишет словами; просто шлёт картинки. Я люблю, когда не фотография, а рисунок. Это же чудо! Я сам не умею, а тут бац, живой человек, рукой, а не камерой. Для меня.
Специально; знает же, что мне это нужно. Мне это как глоток кислорода.
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий — ты один мне надежда и опора. Нет, не русский язык; хотя и он тоже. Я просто отматываю назад ленту сообщений. И там — Варькины дома. С брандмауэрами. Рисованные специально для меня.
Я поменял ей имя в телефоне. С «Вари М» на «Варьку». Потом посмотрел — да ну, нет. Не подходит. Вернул обратно. Пусть будет как есть, честно: Варя М.
— Совсем ничего? — спрашивает Варя.
— Совсем.
— Подожди, но жить-то как? Есть ты что будешь?
— Самая простая работа, — отвечаю я. — Макдак. Свободная касса. Или ещё лучше — курьером. Да, это было бы идеально.
— Ну, а потом? — Варя всё никак не поймёт. Ведь сто раз объяснял — не верит.
— Мне не надо никаких потом. На еду мне хватит. А больше мне ничего не нужно.
— Совсем ничего?
— Ну, одежда. И кроссовки. Слушай, ну на самый минимум я заработаю. А больше мне не надо. Или ещё лучше — барменом. Научусь смешивать коктейли, как бог!
— Ага! Значит, хочешь — как бог? Всё же есть честолюбие?
— Да брось, какое честолюбие! Я актёром не стал в детстве. И нисколько не жалею.
Мы просто ходим с Варей. Я бы сказал — гуляем, но мне не нравится слово «гулять». У него слишком много этих… слово забыл, умное такое… а, вспомнил: коннотаций. «Загулял». Или вот самый ужас, меня как-то спросил Джефф: ты с Варей гуляешь, что ли?
…С трудом сдержался. Но Джефф ни в чём не виноват, нормальный вопрос. Это я псих.
— Да мы просто так с ней ходим, — ответил я. — Ходим и разговариваем.
Джефф ничего не понял, мотает головой, как баран. Да я и не должен ничего ему объяснять. Лень мне.
…Только вечером, перед провалом в сон, я вдруг испугался — а вдруг его вопрос был в другом? Вдруг это значило — можно ли? Вроде как — твоя девушка или нет?
Джефф же джентльмен. Это его понятия такие: чужого не брать.
Надо было сразу ответить: нельзя!
…Вот я идиот.
И-ди-от!!!
Джефф, с его причёской дурацкой; кто его знает; вот же псих! А по шее не хочет ли?…
Маразм. Джефф ни в чём не виноват. Это я идиот. Псих!
Ужина дома нет. Открываю крышку — грязная сковородка. Ну, что это… ребёнок устал, между прочим! Полгорода ногами прошёл.
У мамы болит голова, когда она так — лучше вообще не трогать. Опасно. А папа сидит в наушниках с партитурой, учит роль. Он часто так — учит по нотам и с наушниками.