Поиски пропавшего без вести

— Правительства. Я же занимаюсь контрабандой. Продаю оружие запрещенным группировкам, с талибанами не контачу, а здесь они все равно, что правительство. Да ладно. Тюрьма все же лучше, чем преисподняя.

— Что у меня с рукой?

— Перелом. Я затянул и к палкам привязал, и ногу твою тоже перемотал, чтобы кровь не застоялась. Так что потерпи. Я больше всего боялся за твой позвоночник, у тебя вся спина синяя.

— Цел, как ты думаешь?

— Ты же шевелишься. А ночью так мне жару задал. Еле удержал тебя, как ты метался.

— Андрей?

— Что?

Парень склонился над ним, с жалостью глядя в разбитое обросшее лицо с красными воспаленными глазами.

— Спасибо тебе, Андрей.

— Да ладно тебе.

Андрей наклонился ниже и стал помогать ему сесть, потом закинул его руку за плечи и стал подниматься, стараясь причинить как можно меньше боли. Но все равно Никитин не смог сдержаться, коротко вскрикнул и обвис. Всклокоченная голова его безвольно свесилась к плечу парня.

— Вот два партизана, — буркнул тот, подтаскивая друга выше. — Вперед, на Берлин.

Он пошел, шатаясь под ношей, голодный и ослабевший.

— И в огне мы не тонем, и в воде не горим, — хрипло говорил он бубнящим тоном. — Вот мы какие герои.

Он выбирал тропинки поровнее, старался не сильно трясти, но ноги его подгибались сами собой, и он не выдержал, осторожно опустил тело на траву и камни, и сам рухнул рядом, упал без сил, лицом вниз и застыл, шевелясь только от тяжелого дыхания.

И сквозь свои собственные хрипы он услышал рокочущий гул пропеллера.

— Что это? — он говорил вслух, поднимаясь на локте. — Мотор, что ли? Вертуха?

Андрей сел, подтянул ноги.

— Люди, — он глупо улыбнулся. — Люди! Эй! — он вскочил и бросился вперед, не отрывая взгляда от зависшей над головой железной стрекозы. — Эй!

Он замахал руками, потом полез за пазуху и вырвал оттуда маленький черный пистолет.

— Эй, — он начал палить в воздух, и палил до тех пор, пока вертолет лениво развернувшись, не стал удаляться. Тогда вскочив на огромный камень, Андрей стал стрелять уже прицельно, с яростью. — Мать твою! Стой!

Вертолет, холодный и недосягаемый, уплывал все дальше в синем просторе, и ничто человеческое не трогало его.

— Сволочи! — Андрей чуть не плакал от злости, и нажимал и нажимал на спусковую собачку. Последняя гильза звонко ударилась о разлом гранита под ногами, и Андрей, сделав еще пару сухих нажатий, швырнул пустой пистолет в сухую траву.

Он стоял, ссутулившись от безысходности, с обвисшими руками, и даже ругательства не шли ему в голову.

Потерянный и убитый, вернулся он к Никитину. Тот лежал в той же позе, в которой его оставил Андрей, и только смотрел на него воспаленными, мутными от жара глазами.

— Кто стрелял? — сипло спросил он и закашлялся, закричав от боли.

Андрей упал рядом с ним на колени и стал приподнимать его.

— Так легче?

— Да, спасибо. Кто стрелял?

— Я.

— В кого? — Никитин говорил глухо и тяжело.

— В утку.

— В утку? Здесь нет уток, Андрей… Что…

— Теперь есть. Все будет хорошо, Костя. Мы выберемся. Еще не вечер, правда?

…И снова Андрей пошел, сгибаясь под тяжестью бессознательного тела. Он шатался и брел, брел, уже не выбирая дороги. Он опускал тело, падал рядом, потом снова вставал и брел, брел, таща свою грузную ношу, давившую на него камнем. Он ничего не соображал, ничего не хотел и только удивлялся, как еще может жить и дышать.

А внизу по широкой дороге ехал зеленый внедорожник. Ехал он медленно, явно кого-то ища.

Андрей увидел его, но уже не стал кричать, просто выпустил руки Никитина, и, не думая ни о чем, остался стоять, разбитый, обросший и ободранный. Машина приближалась, росла в размерах, но вместе с тем расплывалась, скрывалась за пеленой. Мутная и туманная, она остановилась, беззвучно, как в мираже, открылись дверцы, показались люди в форме афганских пограничников. Тогда Андрей поднес руки к глазам, желая протереть их, шагнул вперед и грохнулся в обморок, первый раз за всю свою жизнь.

Очнулся Коренев, трясясь в кузове грузовой машины. Он лежал, вытянувшись во весь рост на мешковине, и над головой подрагивал брезент.

— Андрей, — голос Никитина был слабый, с придыханием.

Тот повернул голову и увидел друга, перевязанного, с лицом, смазанным зеленкой и залепленным пластырем.

— Жив?

— Жив.

Андрей глупо улыбнулся.

— Это Афган, слышишь? И мы у военных. Правительственные войска. Талибаны.

Андрей улыбнулся еще глупее.

— Возьми.

Рука Никитина, сжатая в кулак, потянулась к нему, дрожа от тряски. Подчиняясь чужой воли и ничего не желая, Андрей протянул свою руку, раскрытой ладонью вверх, и ладонь Никитина легла в нее и тут же сжала его податливые пальцы. Андрей ощутил пальцами кожаную обложку, и удивление было первым чувством, появившемся в его измученном рассудке.

— Что это? — промямлил он, едва ворочая шершавым языком.

— Внешний паспорт. Мой.

— А ты? — рот Андрея никак не наполнялся слюной, и язык шевелился с трудом.

— Пока буду молчать. А там разберусь.

— У тебя же фотография.

— Сойдет. Мы с тобой сейчас ни на кого не похожи, все ряхи в пластыре.

Андрей, еще плохо соображая, рывком сел на мешковине и вдруг разом ожил.