Поиски счастья

— Сынок! — взволнованно повторял Тымкар, заглядывая в лицо матери.

Глаза худенькой женщины были широко открыты, рука сдерживала высоко поднимавшуюся грудь; другая рука выпустила Тыкоса.

Науканцы всей массой молча обступили их.

— Тымкар? — испуганно, глухим голосом едва выговорила женщина. — Это ты, Тымкар? — повторила она, не веря глазам. Уж не злой ли это дух? Лицо ее выражало мучительное напряжение.

— Зовут, зовут как? — возбужденно спросил Тымкар мальчика по-чукотски.

— Тыкос, — ответил за него кто-то из эскимосов.

— Тыкос! Тыкос! — отец схватил его на руки.

Люди вокруг оживленно заговорили.

— Сипкалюк, ты встретила его? — молодая женщина нежно обняла ее. Она знала заветные мечты Сипкалюк.

Сипкалюк со стоном вздохнула. На лице ее по-прежнему было написано страдание, но в глазах светилась радость.

— Сипкалюк! — Тымкар шагнул к ней.

Она бросилась навстречу, спрятала в его одежде лицо, обхватила мужа руками, зарыдала.

— Тымкар… ты пришел?

Эскимосы переговаривались все громче. Байдары, стоящие на воде, опустели. Тымкар и Сипкалюк были окружены плотным кольцом.

— Да, я пришел…

Ветер крепчал.

— Хок-хок-хок! — закричал какой-то старик и пошел к байдарам.

Вся масса двинулась за ним, увлекая Тымкара и Сипкалюк.

— Это твой отец, — все еще в слезах говорила Тыкосу мать.

Мальчик удивленно смотрел на Тымкара. Тыкосу шел седьмой год.

Вместе с сыном отец влез в байдару так уверенно, как будто готовился к этому с вечера. И только тут он увидел Тагьека и его жену — краснощекую Майвик.

Берег шумел, люди махали руками, что-то кричали, смеялись. Теперь им будет о чем поговорить!

Под парусами, с попутным ветром флотилия кожаных байдар удалялась к острову в проливе Беринга.

Погода разыгралась. Скалистый западный берег неприветливо встречал эскимосов. Волны с шумом разбивались о него.

Байдары стороной огибали остров.

Весь путь Сипкалюк не отрывала глаз от Тымкара. У него выросли черные усики, между бровей наметилась морщина. А во взоре была видна то нежность, то угрюмая задумчивость. Он держал сына на руках.

Ни Майвик, ни Тагьек — никто не нарушал безмолвия. Кто знает, то ли они понимали, что их слова были бы лишними, то ли пустой болтовней опасались прогневить духа моря, который и без того уже гневался…

Приспущенный парус шумел. Днищем байдара пошлепывала по воде, быстро соскальзывая с гребней волн.

Сипкалюк тоже молчала. Радость сменялась тревогой: останется ли Тымкар с ней? Или опять уплывет неизвестно куда и зачем?

Тымкар пытался понять, что же случилось. У него сын, сынок! Как он раньше не подумал об этом… Но куда они плывут? В Ном? Тымкар поморщился. Это большое стойбище американцев было ему противно.

Берег становился более пологим: остров кончался. За ним, совсем близко, стоял остров поменьше, а потом — опять море до самых скалистых гор.

На первых байдарах послышались голоса. Эскимосы прощались. Три байдары слегка изменили курс, направляясь за пролив; две пошли к маленькому острову, и лишь байдара Тагьека нацелилась на восточный берег большого острова.

— Где станем жить? — в голосе Тымкара слышалась тревога.

Майвик поспешила ответить, что они живут на этом острове.

— Однако ты болтаешь пустое! — недовольный, перебил ее Тагьек.

Сипкалюк и Тымкар повернули головы к нему.

Тагьек сказал, что завтра они поплывут в Ном, что на острове они и так уже провели две зимы.

Действительно, после ночного посещения Олафом Эриксоном с приятелями эскимосского поселения близ Нома минуло уже два года. А ведь именно тогда Майвик удалось уговорить мужа покинуть американский берег. Но Тагьек согласился выехать только на один год, чтобы запасти побольше моржовых клыков. Теперь наступала уже третья зима…

В Америке Тагьек неплохо устроился с костерезным делом. Раньше каждый мастер-эскимос сам носил свои изделия на обмен, теперь все поделки у соседей забирал Тагьек, разрисовывал их и сбывал в Номе. Он давал мастерам не меньше, чем они получали сами. Для оплаты у него всегда был запас нужных товаров. Многие эскимосы ему задолжали. «Рук много, — прикинул тогда Тагьек, — это хорошо. Не хватает только кости. Совсем мало стали добывать моржей. Однако у чукчей всегда есть излишки моржовых клыков — выдержанных, полежавших в земле». Изделия из такой кости — потемневшей, красивой — ценятся особенно дорого. Тагьек задумался. Совсем не стало зверя у этих берегов. К тому же Майвик… Уже много лет просилась она к родным, просилась и Сипкалюк, которая в ночь прихода Эриксона успела выскочить и скрыться у моря. И Тагьек решил тогда поехать за моржовой костью и запасти ее сразу на несколько лет. Так он оказался на острове между Азией и Америкой. Майвик упросила его остаться еще на год — и вот теперь опять начинается тот же разговор… Нет, Тагьек больше сдаваться не собирается.

Майвик рассуждала по-своему: тут она родилась, тут прошли ее лучшие годы, там она потеряла дочь Амнону. Пришли американы и утащили дочь. Нет, не хочет Майвик жить на том берегу!

— Ночевать будем здесь, — сказал Тагьек, — а утром соберем полог — и в Ном.