Пойте, неупокоенные, пойте

Он растягивает слова так, что кажется, будто они укладываются между нами петлями, и мне приходится переводить их, чтобы пробраться через его акцент. Я подаюсь вперед. Он отступает на шаг: маленький, как ноготок. Вздрагивает. Я вспоминаю, что я черный, и тоже отступаю назад.

– Да, – говорю я и подвигаю к нему деньги.

Я возвращаюсь в машину с пакетом, но Майкл разочарован.

– Вернись внутрь, – говорит он, – и купи молоток, или отвертку, или что-нибудь в этом духе. Иди туда, где лежат товары для дома и автомобилей. Там должно что-то найтись. Иначе чем ты предлагаешь мне уголь колоть?

– Получается, еще не все? – спрашивает мужчина, когда я подвигаю к нему по прилавку манометр для шин.

– Получается, – соглашаюсь я.

Он улыбается мне серыми зубами. Десны красные. Его рот – единственное, что есть в нем яркого, этакий красный сюрприз из-под бороды. Я вынимаю леденец “Тутси поп” из бокса.

– Почем?

– Семьдесят пять центов, – говорит мужчина.

Его глаза говорят иное: Я бы отдал даром, если бы мог, но не могу. Тут камеры.

– Я заплачу, – говорю я. – Чек не нужен.

Сдача холодит мне ногу через карман, когда я останавливаюсь у двери водителя и передаю Майклу манометр.

– А сдача?

Я надеялся, что он забудет о ней, что на следующей остановке я смогу пробраться в магазин вместе с Кайлой, купить вяленой говядины и чего-нибудь себе попить. Мои внутренности снова кажутся мне воздушным шаром, наполненным одним лишь воздухом. Я вытаскиваю сдачу, задевая мешочек, который дал мне Па. Когда я забираюсь в машину, Майкл передает мне грязную тарелку, которую Леони спрятала под водительским сиденьем водителя, и брикет угля с манометром.

– Уголь жесть какой дорогой, – говорит он. – На, поколи.

– Конфеты, – говорит Кайла и тянется ко мне.

– Микаэла, оставь брата в покое, – говорит Майкл.

Он гладит Леони по волосам, наклоняется, чтобы шепнуть ей на ухо, и я ловлю маленькие кусочки его слов. Просто дыши, детка, дыши, – говорит он.

– Тсс, – говорю я Кайле, прислоняю колени к двери и сгибаюсь над тарелкой и углем.

Я бью по углю аккуратно, потому что опасаюсь разбить манометром тарелку. Кайла скулит все громче. Думаю, что она сейчас начнет кричать: конфеты, конфеты, но когда я оборачиваюсь к Кайле, вижу, что она держит два средних пальца во рту, и я знаю по тому, как она изучает меня, по ее маленьким круглым, как бусины, глазам, по тому, как она спокойно сидит на своем месте, теребя пряжку ремня безопасности другой рукой, что у нее это есть. Как и у меня. Что она понимает так же, как я – нет, даже лучше, потому что она уже это умеет. Потому что она может посмотреть на меня и понять, что я думаю, понять мое да есть, Кайла, есть для тебя леденец, но нужно подождать, пока я закончу, и тогда ты получишь его, обещаю, ведь ты была хорошей девочкой, и она растягивает рот в улыбке вокруг своих мокрых пальцев, ее маленькие зубы идеальные и ровные, как рисинки, и я знаю, что она слышит меня.

– Майк, ты уверен? – спрашивает Мисти.

– Так делают в больнице, – говорит Майкл.

– Ни разу не слышала, чтобы кто-то использовал такой, на котором жарят.

– Что поделать, – отвечает Майкл.

– А если ей станет только хуже?

– Ты в курсе, что она сделала?

– Да, – говорит Мисти тихо, почти глотая слова.

– Ну, тогда ты знаешь, что ей нужно что-то принять.

– Знаю.

– Ну так вот, что есть, то есть, – говорит Майкл, твердым, как застывший бетон, голосом, как будто он окончательно закрыл вопрос.

– Готово, – говорю я.

– Весь?

Я поднимаю блюдце так, чтобы он мог видеть его, видеть крошечную кучку черно-серого порошка, сильно пахнущего серой. Как плохая земля. Как в заливе, когда уровень воды понижается, когда вода отступает за луной, или когда дождя нет и грязное дно, где прячутся раки, становится черным и липким под голубым небом и начинает вонять. Майкл берет порошок. Он снимает пластик с крышки на пакете молока, открывает его и делает два больших глотка. Я так голоден, что чувствую запах молока в его дыхании, чувствую его в машине, когда он берет уголь и сыплет его в молоко, закрывает крышку и встряхивает. Молоко становится серым. Он снова открывает крышку, и в машине появляется новый запах, запах, от которого горло сжимается, запах, от которого хочется сглотнуть, что я и делаю.

– Господи, как же воняет! – говорит Мисти. Она натягивает свою футболку на нижнюю половину лица на манер маски.

– А кто сказал, что будет приятно, Мисти? – говорит Майкл.

Он приподнимает Леони, и ее голова откидывается назад. Я ожидаю, что ее глаза будут закрыты, но это не так: они распахнуты, и ее ресницы трепещут с огромной скоростью, как крылья колибри. Слепящий шок.

– Давай, детка, надо это выпить.

Леони извивается и вертится так, будто у нее вовсе нет костей; ее тело изгибается, словно червь.

– Конфета? – спрашивает Кайла.