Пойти в политику и вернуться

…Звонит как-то президент Татарстана Шаймиев, хочет срочно приехать. Время к полуночи, но я еще на работе, встретились. Просит вернуться к решению о банкротстве КамАЗа, который буквально парализован долгами. Шаймиев справедливо говорит – это же уничтожение предприятия, на нем тысячи людей работают… Все понимаю, но денег-то нет. Что делать? Принимаю решение под премьерские гарантии взять кредит у японцев. Вызываю министра экономики Андрея Шаповальянца, он хватается за голову: «Нужно столько согласований». Говорю: «К вечеру должно быть мое распоряжение и подготовлены все документы. Не сделаете вы, будут делать другие люди. Гуляйте». Все сделали, ни с кем не согласовывали, на президента ответственность не перекладывали. Сами справились. КамАЗ спасли.

Во внешней политике тоже все складывалось успешно. Я успел провести очень результативные переговоры с нашими западными партнерами. Худо-бедно мы с ними разрулили ситуацию по Югославии. Вплотную подошли к договоренностям по Ирану. Я прямо занимался этими вопросами, в том числе в рамках Совета безопасности России – в те годы это была очень важная структура в системе власти, с широкими полномочиями. Мне пришлось вести все заседания Совета безопасности вместо Ельцина – он мне делегировал это право. Прекрасные отношения установились со всеми постсоветскими странами, в том числе с Украиной, Грузией и Молдавией. Мы бы сняли проблему Приднестровья и проблему Абхазии, переговоры шли полным ходом – просто времени не хватило. С Александром Лукашенко мы выходили на единый банк и единую валюту. У меня со многими лидерами были по-настоящему доверительные отношения, это очень помогало.

Без неожиданностей, конечно, не обходилось. 12 июня в Кремле торжественный прием по случаю Дня России. Еще до начала приема в коридоре ко мне подходит министр иностранных дел Игорь Иванов: «Ты в курсе? Наши в Приштину заскочили». Отвечаю: «Мне никто не говорил». Подходит Сергеев, министр обороны: «Игорь Дмитриевич, ты знал?» Говорит: «Нет». Мы – к Ельцину. Борис Николаевич выходит нам навстречу довольный, улыбается: «Как мы им дали!» Мы с Сергеевым молчим, а Иванов прямо спрашивает: «Борис Николаевич, а что делать-то теперь будем?» – «Как что? Мы же вошли». И смотрит на меня. Я говорю: «Борис Николаевич, а куда вошли-то, вы знаете? Это же зона ответственности американцев и англичан. Войну с ними начнем?» Сергеев все молчит. Я говорю: «Игорь Дмитриевич, ты-то скажи. Что молчишь? Это же прямое соприкосновение между военными. Что будем делать? Как разводить?» Выяснилось, что решение принимал начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин через голову своего министра, МИДа, премьер-министра. У них война была с Сергеевым. Квашнин его все время пытался подставить.

В общем, плохая была ситуация, хотя мне потом на переговорах «Большой восьмерки» она помогла. Это было примерно через неделю после марша на Приштину. Я должен был по поручению президента и вместо него провести большую часть переговоров в рамках саммита. Ельцин собирался прилететь только в заключительный день.

И вот еще до всех переговоров стоим мы с президентом США Клинтоном на службе в костеле. Переводчика нет. Приходится напрягаться, но, как всегда, в таких случаях английский как-то всплывает из памяти. А в это время министр обороны Сергеев как раз находится на переговорах в Хельсинки по Югославии. Клинтон спрашивает: «Как там в Хельсинки дела, не знаешь? Ну вы дали в Приштине, не ожидали от вас». В общем, как я понял, они там, на Западе, после Приштины решили, что мы совсем непредсказуемы и лучше с нами договариваться. Из-за этой авантюры мы получили на короткое время психологическое преимущество – как драчуны в дворовой драке.

* * *

Во время поездки на саммит в Кёльн стало ясно, что наши западные партнеры воспринимают меня как будущего президента России. Честно говоря, я не сам это заметил, а прочитал в комментариях СМИ. А они прямо писали: в Кёльне Степашина встретили как президента. А газета «Московские новости» вышла с фотографией, на которой мы с Тамарой крупным планом, и «шапка»: «В Кёльне состоялся дебют не только Сергея Степашина, но и мадам Степашиной – банкира, а в будущем, не исключено, первой леди России». Не могу сказать, что я радовался, ума хватало понимать, что это только осложнит мою жизнь и работу как председателя правительства, а в собственные президентские перспективы я по-прежнему не верил.

Я провел двусторонние встречи со всеми участниками саммита, результаты для нас были отличные. Мы подписали ряд важных соглашений, фактически договорились о списании нашего долга Германии – а это 32 миллиарда долларов. И самое главное: мировые лидеры признали Россию равным партнером и зафиксировали официально, что вместо формата G7+1 появился формат G8. В итоговом коммюнике было записано: «Мы – главы государств и правительств восьми самых великих демократий в мире…» Президент прилетел в последний день и мог убедиться во время встреч с партнерами, насколько успешной было наша работа. Но, как выяснилось, его это не очень обрадовало.