Пойти в политику и вернуться

Работа эта не была системной. Мы реагировали на конкретные ситуации, в том числе и с гражданскими предприятиями. Так получилось, например, с «Ростсельмашем», который выпускал большую часть советской техники для села. Комбайны были, конечно, так себе, не поспоришь, но ведь 25 тысяч работающих! А если посчитать с семьями? Директор завода Юрий Песков, Герой Социалистического Труда, в прошлом член ЦК КПСС, чуть не плакал. Мы с ним вместе пробились к Ельцину. Сначала он зашел, потом я. Президент внимательно выслушал обоих. Стал какие-то кнопки нажимать, как я понял, звонил Анатолию Чубайсу, который тогда возглавлял Комитет по управлению госимуществом. Дозвонился. Шуметь он умел, правда без мата. Но это производило впечатления, я иногда думал, лучше бы уж матерился. В результате – «Ростсельмаш» отстояли.

Мы вообще тогда практиковали работу внутри предприятий, которые готовили к приватизации. Иногда с помощью еще советской агентуры, на которую можно было опереться. И с телеканалом «Останкино» так работали. Уже тогда к телевидению присматривался Борис Березовский, и мы старались этому противостоять. Было же очевидно, что он захочет использовать этот ресурс как политический инструмент в собственных целях. Телевидение и сейчас влияет на общественные настроения, а тогда, до интернета, оно было просто бронебойным оружием. У меня подходы Бориса Абрамовича вызывали сильное беспокойство. Написал записку президенту. Она до сих пор под грифом «совсекретно». Ельцин на меня «наехал»: «Вы что мне там понаписали?» Говорю: «Борис Николаевич, вы забыли, какую роль сыграли СМИ, когда вы приходили к власти?» Это его задело: «Да, надо подумать». И в тот момент не дал ход приватизации телеканала – всё произошло позже.

А потом 1 марта 1995 года убили генерального директора ОРТ известного журналиста Владислава Листьева. Мы этим делом занимались, и пришли к выводу, что заказчиком был как раз Березовский. Должны были его арестовать. Но информация утекла, и он, видимо, предпринял какие-то шаги и сумел нас переиграть. В результате дело замяли.

Работали, как и в Питере, по агентам иностранных спецслужб. И довольно успешно. Правда, договорились об этом не свистеть. Дело делаем – и хорошо. Брали израильтян, немцев, англичан, очень много брали турок, особенно когда началась чеченская война. При этом мы не хотели конфронтации с нашими иностранными коллегами. Напротив, выстраивали систему взаимоуважительных отношений. Я, как директор ФСК, подписал соглашения о взаимодействии с семью или восемью разведками ведущих западных стран, в том числе с США, Францией, Англией, Германией, Турцией… Представители ФСК были официально назначены во все крупные европейские государства. Мы работали вместе с соответствующими службами, делились информацией, и надо сказать, добились достаточно доверительных отношений. Обменивались визитами. Помню, приезжал директор ФБР Луис Фри. Интересный человек – очень религиозный, отец шестерых сыновей, предельно сдержанный, если не сказать зажатый. Я его в кабинет Андропова сводил, потом – в подвал, где хранились мундир и челюсть Гитлера… В театр вместе сходили. Вроде бы оттаял. Казалось бы, все это мелочи, но все же живые люди, с которыми надо выстраивать отношения. То, что у нас свои интересы, а у них свои, сотрудничеству не мешало.

Самой громкой была совместная операция, связанная с ядерными боеприпасами, якобы утекающими из нашей страны. Это была провокация ЦРУ, которое пыталось доказать, что Россия не контролирует ядерное оружие. Но мы вместе с немецкой BND сумели ее пресечь. Распоряжение своим спецслужбам отдавал лично канцлер Коль. Мы взаимодействовали с координатором секретных служб Германии Берндом Шмидбауэром. Он прилетел сюда, потом я летал в Германию. Собрали общими усилиями сильнейшую спецгруппу. И доказали, что никакой утечки ядерного оружия из России нет.

Моя служба в ФСК закончилась вместе с существованием этого ведомства в апреле 1995-го. Потом еще два месяца я проработал в должности руководителя новой структуры – Федеральной службы безопасности (ФСБ).

И снова, как в случае с моей работой в Ленинградском управлении, у меня было полное ощущение, что служба на Лубянке – временная. Хотя жизнь вроде вошла в стабильное русло, даже Тамара поверила, что это надолго, и наконец переехала в Москву.

Военный поворот