Поющая кровь

Она и не знала, что Амалки был таким собирателем вещей. Или лучше было бы сказать, собирателем мусора. Комната была забита старыми инструментами и утварью, ящиками, обрывками кожи, парусины, а также кусками тканей, названий которых она даже не знала, разноцветными камнями величиной с кулак, одеждой, набросанной в кучи как попало. Все находилось в полном беспорядке.

— Нет, я не вор, — пояснил он. — Я брожу по дорогам, где проходят караваны. Просто удивительно, чего только там не найдешь: кое-что люди выбрасывают сами, а что-то — теряют, не заметив, как оно выпало из их повозок. А иногда я делаю для них что-нибудь — поставлю колесо или починю сбрую, — и мне платят вещами.

— Ты мог бы открыть лавку в Дашрани, — заметила она.

— Не хочу жить в городе, — пренебрежительно бросил он. — Но когда родится ребенок, мне, возможно, придется продать часть из них.

Она увидела свои вещи, валявшиеся повсюду. Кастрюли, бочонок ее лучшего пива.

— Выпейте его, — посоветовала она, — иначе оно быстро испортится.

Здесь были ее некоторые юбки и думбеки Кириги. Она провела по нему пальцами, вспоминая. Здесь же заметила другие предметы, принадлежавшие Кириги. Изо всех сил она старалась не обращать на них внимания. Наконец обнаружила свой сундук, наполовину заваленный коврами, что прежде устилали пол в ее маленькой спальне.

— Ты многое успел собрать, — серьезным голосом отметила она.

Амалки пожал плечами:

— Там осталось намного больше, но сержант был нетерпелив.

Самидар отодвинула в сторону ковры и подняла крышку сундука.

— Поднеси свет поближе, — попросила она, вставая на колени. — И потом, ради Тери, тебе лучше оставить меня одну, чтобы я могла переодеться.

Амалки поставил лампу на полку, чтобы осветить содержимое сундука.

— Ради Тери, — произнес он с едва скрываемой улыбочкой, — или ради меня самого?

Она подождала, пока он уйдет. Оставшись одна, Самидар со вздохом откинулась, положив руку на старый сундук. Ей снова хотелось плакать, но слез уже не осталось. Вместо этого она послушала, как дождь ударяет по тонким дощатым стенам, и погладила себя по плечам. В продуваемой ветром комнате было холодно.

Наконец, собравшись духом, женщина склонилась над сундуком. Она доставала из него предмет за предметом, воспоминание за воспоминанием. Вот шаль, которую подарил ей Кимон много лет тому назад, с яркой вышивкой и жемчужинами, нашитыми по краям. Вот одеяло, которым они укрывались в ту первую ночь в таверне. А вот другое одеяло, то самое, в которое Кимон с такой гордостью завернул своего новорожденного сына. Под одеялами лежала одежда. Она любовно перебрала ее, откладывая в сторону. Амалки не имел понятия о том, сколько вещей она собирается оставить ему, а какие возьмет с собой. С ее вещами он церемониться не будет. Может быть, поэтому она мешкала.

Добравшись до самого дна старого сундука, она нашла то, что искала. Старая одежда, сложенная и связанная ремнем в узел. Самидар положила узел недалеко от себя, отдельно от той кучи, что состояла из ее воспоминаний, и снова полезла в сундук.

Ее меч был на месте. Ножны потерты и поцарапаны, но, стоило ей слегка вытащить из них клинок, свет от лампы засиял на остром лезвии. Запах масла коснулся ее ноздрей, запах тонкого слоя смазки, защищавшей сталь от ржавчины. Она вернула меч в ножны и рассмотрела ничем не украшенную рукоять — на оплетке ясно виднелись следы рук.

Она подержала меч на сгибе локтя, почти как ребенка. Легкий вздох сорвался с губ, когда она прислонила его к сундуку.

Следующими на поверхность были извлечены сапоги, прежде мягкие, теперь — заскорузлые оттого, что их долго не носили.

Последней она достала из сундука диадему из витого серебра. Металл потускнел от времени и забвения, но гладкий лунный камень, вставленный в диадему, сверкал все так же ярко. Много лет назад ее подарил один очень хороший друг. Самидар собрала свои волосы, пропустила всю их пышную массу сквозь диадему и установила ее на лбу. Она потрогал пальцами вставленный камень, вспомнив, как сильно он напоминал третий глаз, если смотреть на него при правильном свете или под нужным углом. Диадема — одно из самых дорогих ее сердцу сокровищ.

Она поднялась, морщась расправила затекшие ноги. Очень медленно, как будто исполняя обряд, женщина стянула с себя сырую тунику и развязала шнурки, что удерживали юбки вокруг талии. Они упали к ногам, и она перешагнула через них. Юбки ей больше не нужны, разве только для того, чтобы вытереть о них ноги. Наверное, она оставила грязные следы на полу, которые Тери придется убирать, и эта мысль заставила ее нахмуриться.

Наконец она сняла с себя украшенные камнями ремни, что носила все это время под туникой. У нее не было возможности сделать это с той самой ночи, когда она в последний раз танцевала в таверне. Очень осторожно отложила их в сторону, любуясь тем, как играет свет на драгоценных камнях и позолоченных нитях.