Поющие во Тьме (СИ)

— Начинается, — воскликнула акушерка. — Мила, будь наготове. Проверь, тёплая ли вода в тазу.

Тем временем глаза графини закатились, а рот искривился в гримасе боли.

— Пора, госпожа. Тужьтесь, что есть мочи.

Эйвил стиснула кулаки и сделала неимоверное усилие.

— Хорошо, но надо ещё, — вскричала повитуха. От её былого спокойствия не осталось и следа.

Графиня откинулась на подушки, тяжело дыша. По лицу струился пот, волосы растрепались, словно от ветра.

— Не могу больше, — прошептала она.

— Можете, — заявила старуха, — и сделаете.

Эйвил совершила ещё одно усилие, и боль резанула её, словно раскалённым ножом.

— Отлично, у вас получается. Ещё.

Эйвил заскрежетала зубами и повторила толчок.

— О, Рохана, он сейчас появится, госпожа, — закричала Мила. — Осталось совсем немного, напрягитесь.

Последнее усилие, и воздух в спальне разорвался от пронзительного детского крика. Эйвил обессилено лежала в кровати и не могла даже приподняться, чтобы увидеть собственного ребёнка.

— У вас сын, госпожа, — раздался ласковый голос Милы. — Сейчас вы его увидите.

Повитуха обрезала пуповину новорождённого, омыла его скрюченное тельце тёплой водой и завернула в махровое полотенце.

— Вот он, графиня. Ваш малыш.

Эйвил получила в руки небольшой тёплый комочек, из которого выглядывало личико, безобразное, как и у всякого новорождённого. Однако молодой маме оно показалось самым прекрасным на свете. С любовью прижав комочек к груди, графиня счастливо вздохнула. Младенец словно почувствовал счастье матери и перестал кричать.

В этот момент акушерка забеспокоилась. На простыне продолжало растекаться кровавое пятно.

— О, милосердный Ямат, — испугалась старуха. — Мила, быстрее, неси ещё воду, и полотенца. Как можно больше полотенец.

— Что случилось? — всполошилась главная фрейлина.

— Кровотечение продолжается. Его необходимо остановить.

Графиня открыла глаза. Её слегка знобило, на коже появились небольшие пупырышки, а мысли начали разбегаться по всей голове, словно она здорово перебрала с молодым вином.

— Не надо беспокоиться, мои хорошие, — тихо прошептала Эйвил. — Я знала о том, что умру во время этих родов. Суата нагадала мне по руке, прошлой весной.

Душу старухи обуял дикий ужас.

— И вы поверили ей, госпожа? Все суаты шарлатанки. Вы не умрёте. А ну, Мила, поторапливайся.

— Иду.

Девушка кинулась прочь из комнаты, и за ней последовали ещё две фрейлины.

— Не стоит, — ласково прошептала молодая мать, прижимая к себе сына. — Я уже смирилась с судьбой.

— Помолчите, госпожа, вам нельзя сейчас напрягаться, — и акушерка заплакала, предчувствуя неминуемую беду.

Пятно крови тем временем увеличилось.

— Скажи Ксенофу, чтобы он позаботился о нашем ребёнке, — продолжала графиня. — Пусть даст ему хорошее имя. И расскажет когда-нибудь обо мне, его матери, которая так сильно его любила. Обещай мне, Джиневра.

— Обещаю, — старуха низко опустила голову, и слёзы потекли с её подбородка на окровавленный фартук.

— Спасибо, — Эйвил закрыла глаза и обратила все мысли к сыну, отдавая ему тепло своего тела.

Когда Мила вернулась в спальню, глазам её предстала мрачная картина. Акушерка громко рыдала подле госпожи. А та, затихшая навсегда, казалась самой счастливой женщиной в Саул Тай. На лице её блуждала лёгкая улыбка, словно она видела хороший и добрый сон.

В это мгновение младенец почувствовал те изменения, которые произошли с его мамой. И комната огласилась дьявольским криком, в котором Миле послышались вопли сотен мучеников, заживо горевших в Харате.

***

«Далеко на севере, между Варумом и Шакрой, тёмные воды бушующего океана омывают прекрасный архипелаг Эйдин-Рок, ставший последней империей эльфов в Саул Тай. Посреди Марона — центрального острова архипелага — возвышается огромное здание в форме цилиндра, нависающее над древним эльфийским городом Аль-Катарунк. Этот символ циклопической мысли стоит там уже двести веков, бросая вызов ветрам и бурям. Алмазная Башня, сотворённая для Молитвы и терпеливого Ожидания» — такие слова предваряют знаменитую «Эльфиаду», принадлежащую перу Готана Кар Самуила. Но даже он — знаменитый летописец ушедшего тысячелетия — ничего не знал о тайнах, сокрытых за сверкающими стенами Алмазной Башни. Ибо существуют тайны, не предназначенные для ушей смертных.

Как и всегда в это время, под куполом Алмазной Башни собралось высочайшее собрание отцов-настоятелей Ордена Перламутровой Бабочки. Седовласый эльф по имени Фальдагор фиц Лимус сидел во главе длинного прямоугольного стола, склонив благородную голову ниже плеч. Остальные отцы Ордена молча смотрели на него, с трепетом ожидая слов из уст своего архиканоника. Наконец тот передёрнул плечами, и из внезапно пересохшего горла вырвалось глухое признание:

— Возрадуйтесь, братья мои. Он явился. Лорд Малакат вновь озаряет своим тёмным светом Голубой Рубикон. Мать Рохана была права.

Эльфы громко зашумели, встревоженные и одновременно возбуждённые. Фальдагор поднял голову, окинул их пронзительным взглядом, и в зале вновь воцарилась тишина.