Поющие золотые птицы. Рассказы о хасидах

– Говори, быстрей, не томи! – рычит ему навстречу богач.

– Все отлично, хозяин, все – как ты задумал.

– Едут назад?

– Едут, хозяин.

– Молодец, дружище, отлично провернул дельце. Вот тебе за труды.

– Покорно благодарю, хозяин, – сказал слуга, отправляя в карман горсть золотых монет и откланиваясь.

– Да сними ты эту рыжую бороду и усы, даже я тебя с трудом узнаю, – крикнул богач вслед слуге.

Богач просветлел лицом. Вновь заходил по зале, злорадно потирая руки.

– Если я не вижу средств достижения цели, я создаю их. Я был уверен: он захочет вернуться к своему корыту, как только угроза минует. Я вижу насквозь этого молодчика!

– Хвастун, что мне до твоего Ханоха! Дитя наше верни домой, Хану мою ненаглядную!

– Не реви! Вернется Хана жива и невредима. И тут же выдам ее замуж. Довольно с меня ваших женских прихотей! И без того голова лопается от забот. Знала бы ты, женушка, сколь облегчил мою казну добродетельный христианин, пока согласился вступиться за тамошних евреев, – в сердцах посетовал богач и подумал про себя: “Жажда золота иссушает души наших гонителей, хулящих нас за алчность. Какое счастливое сходство!”

***

Ханох и Хана держат обратный путь. Тихо и уныло в карете. Как может, Ханох утешает Хану. “ Да, милый, ты прав, милый” – только и слышит он в ответ.

– Еще два-три часа дороги, и ты – дома. Ночь темна, соседи не увидят, – говорит Ханох.

– А ты, милый?

– Я продолжу путь, к утру доеду. Напишу письмо.

– Буду ждать, – почти беззвучно произнесла Хана, – Опять письмо… Сердце писем не пишет.

***

Как обещал богач жене своей, так и сделал – без промедления выдал своенравную дочь замуж и согласия ее не спросил. И довольны мать с отцом – гора с плеч. И прошли годы. Ханох хоть и шибко продвинулся в делах своих, но скромно полагает, что на ноги пока не встал. “Чтобы дойти – надо, прежде всего, идти”, – вот его слова. Зато жених он завидный. Присматривается. Для сватов – лакомый кусок. И совсем забыл свою Хану. А Хана помнит былого красавца и черные его кудри.

– Яков, ты снова сочиняешь. Разве ты слышал от меня такое? И поворачивается у тебя язык говорить так о замужней женщине? – прервала мужа Голда.

– Да я ничего плохого не имел в виду, Боже сохрани. Так, для красного словца присочинил. Хасиды, ведь правда, вы ничего дурного не подумали? – обратился раби

Яков за спасением к своим слушателям.

– Конечно, раби, не подумали. Продолжай!

– А на этом история кончается, друзья. Какое тут может быть продолжение?

На иную хитрость станет и простоты

Реб Арон – хасид из города Добров. Проездом оказался он в городе Божин. Местный цадик раби Яков уговорил его погостить в Божине в субботу, соблазнив сказками, о которых наслышана вся округа.

На исходе субботы реб Арон с немалым аппетитом съел тарелку борща – ложка в правой руке, ломоть халы в левой – и польстил Голде, хозяйке дома и жене раби Якова, попросив добавки. С гордостью поставила она перед гостем вновь наполненную тарелку. Почему с гордостью? А потому, что Голда по справедливости хотела, чтобы не только сказками, но и чудесным борщом, ею изготовляемым, славился бы их дом.

– Дорогой реб Арон, – обратился раби Яков к гостю, завершавшему трапезу в одиночестве, – ты польстился на наши традиционные сказки, а традиция этого дома требует, чтобы первая сказка звучала из уст новичка.

– Подчиняюсь неизбежному, раби, – сказал реб Арон, – ведь вся ткань нашей жизни соткана из нитей старых и новых традиций.

– Так вот, мой красноречивый друг, если ты чувствуешь, что достаточно подкрепил свои силы, – продолжил раби Яков, – то мы, божинские хасиды, будем рады выслушать историю, которую ты нам расскажешь. Отрабатывай борщ, любезный!

Хасиды за столом добродушно заулыбались, а реб Арон, сбросив на скатерть крошки с бороды и усов, и, нимало не смущаясь новой аудитории и улыбкой ответив на шутку раби Якова, начал рассказ.

***

На перекрестке больших дорог стоял трактир. Хозяйничал в трактире еврей. Дела шли бойко. Во-первых, место выгодное во всех отношениях, во-вторых, хозяин – мастер торговать, а в-третьих, жена его отменно готовит, щедро на тарелки накладывает и до самого верху стопки наливает.

У хозяина была юная красавица-дочь по имени Оснат. Отец не позволял девице на выданье появляться в общей зале на виду у лихих гостей, и сидела Оснат, затворница поневоле, в своей девической комнате одна-одинешенька. Мать возражать не смела, а про себя думала: “В одиночестве и святой дьяволом станет”.

Найдя достойное сравнение для чудной красоты дочери, отец полагал, что от множества взглядов сияющие грани алмаза мутнеют, а если хранить драгоценный камень в бархатном футляре и подальше от глаз людских, а потом в нужный момент извлечь его на свет – он заблестит с нерастраченной силой. А что обо всем этом думала Оснат? Вот этого-то мы и не знаем!