Расселись за столом гость, хозяин, его жена и дети. За трапезой разговорчивый хасид рассказывал о своем житье-бытье и, наконец, подошел к настоящему моменту.
– Я должен хозяину две тысячи золотых. Вот продам собранный с арендуемых мною полей урожай зерна, что хранится в хозяйских амбарах, и отдам долг.
– Сколько же времени тебе осталось до уплаты? – спросил гость.
– В запасе у меня целая неделя – бездна времени.
– Всего неделя? И ты весел и спокоен? А если за неделю не найдется покупатель? Я слышал, помещик твой жесток чрезвычайно и не терпит ни дня просрочки. Может за долги и дом забрать и в тюрьму упрятать. Не лучше ли, чем ждать чуда, поискать покупателя самому? – сказал раввин и тут же пожалел о своих словах, видя, как побледнела женщина, и притихли детки.
– Я помещика не боюсь. Жестокость обручена со страхом, а во мне страха нет. Я надеюсь на Бога. Оставайся у меня, дорогой раби, поживи неделю и сам все увидишь. Спасение придет в последнюю минуту. Господь ни разу не оставлял меня на произвол лютого хозяина все те многие-многие годы, что мы здесь живем. Я не ошибаюсь, женушка?
– С радостью приму приглашение, – сказал раввин и покосился на упорно молчавшую женщину.
На утро арендатор отправился осматривать поля, а гость расположился с книгой в саду возле дома. Послышался стук лошадиных копыт на дороге. Всадник на коне остановился у ворот.
– Где хозяин? – зычно закричал разодетый по-лакейски наездник.
– Муж в поле, – сдавленным голосом тихо ответила жена арендатора.
– Эй, ты, любезная, передай своему Хаиму, что хозяин послал меня напомнить – срок уплаты долга через неделю ровно, до захода солнца. А просрочит хоть час – пусть пеняет на себя! – выпалил слуга и умчался, так что пыль столбом.
Тут расплакалась жена хасида, и дети заголосили, на мать глядя.
– Почтенный раби, вот уж третий год живем мы здесь и арендуем землю у помещика, – сквозь слезы обратилась она к раввину, вызвав его удивленный ответный взгляд.
– К несчастью, – продолжала она, – мне не передается мужнино спокойствие. В позапрошлом году у мужа не было денег к сроку уплаты, да помещик как раз в это время выдавал замуж дочь. Пока они там гуляли в имении – о долге забыли. Тут нашелся покупатель зерна. Хоть и опоздали на неделю, но хозяин на радостях и не заметил. А в прошлом году хлынули проливные дожди, река разлилась, мост смыло, и помещик не добрался до нас. Тем временем, что вода спадала, и мост новый наводили – удалось продать зерно. Опоздали на полмесяца, да отговорились наводнением. Что нас в этом году ждет, раби? – спросила жена хасида, и на глаза ее вновь навернулись слезы.
– Надо надеяться на лучшее. Бог даст, все устроится, – успокаивает гость бедную хозяйку, сам не слишком уверенный в своих словах.
Вернулся домой хасид, и гость пытается пробудить в нем беспокойство: мол, надо искать покупателя, чрезмерная уверенность ведет к беде. Даже помощь свою предлагает. Но арендатор и слушать не хочет. “Бог не оставит меня. Чем крепче вера, тем счастливей судьба”, – отвечает.
За день до срока уплаты долга, когда покупателя все еще нет, а тревога в доме стала невыносимой, снова раздался топот копыт, и снова примчался на коне господский слуга.
– Где арендатор? – злорадно завопил все тот же лакей.
– Муж в поле, – со страхом произнесла женщина.
– Напомни своему Мойше, что последний срок уплаты долга – завтра с заходом солнца – выкрикнул всадник и скрылся.
Настало утро, последний день. Стук в дверь. На пороге стоит мужчина. Это – проезжий купец, хочет купить зерно. Хасид многозначительно смотрит на жену и на раввина. Арендатор и покупатель торгуются. Купец дает одну тысячу золотых, арендатор требует две тысячи. Каждый стоит на своем. Ни один не уступает, и купец уходит. Арендатор, сохраняя спокойствие, как ни в чем ни бывало, отправляется в свой ежедневный сухопутный круиз по полям. На этот раз гость, не справляясь с волнением, следует за хозяином.
До захода солнца остался один час. Вдруг кто-то окликает наших героев. Оглянулись – их догоняет повозка, а в ней все тот же купец, держит в руках мешок.
– Эй, хасид, стой! Повезло тебе! – говорит купец, – бери свои две тысячи золотых, все арендаторы в округе зерно продали, кроме тебя покупать не у кого, – сказал купец, протягивая мешок с деньгами.
– Давай сюда золотые, купчина, да пойдем скорей к помещику – я долг ему отдам, а ты зерно заберешь, – промолвил арендатор, не обнаруживая ни радости, ни волнения.
– Ну, что я тебе говорил, почтенный раби!? Пойдем с нами, познакомишься со славным моим хозяином. До захода солнца успеем, если поторопимся, – продолжал хасид, обращаясь к раввину.
– Ты, хасид, в рубашке родился, да и я тоже. Не удрал бы я давеча от разбойников – не вернуть бы тебе долга, а мне – головы не сносить, – сказал купец.
***
– Милости прошу! Я слышал, ты побывал в гостях у моего хасида? Рассказывай! – обратился цадик к своему старинному другу раввину, который, пройдя в горницу, уселся поудобнее на стуле.
– Ты прав был, друг. Воистину он удивил меня уверенностью и спокойствием, этот арендатор, – сказал раввин.