Пока ангелы спят

Помимо наблюдения за парнишкой и мыслей о нем, ум Козлова все больше занимают идеи о никчемности и тщетности его нынешней работы. «Ну, заработаю я еще один миллион, – думает он. – Или два. Или даже – десять… Но с таким же успехом я могу эти бабки потерять. А того, что у меня уже имеется, мне довольно… До конца жизни довольно…»

И однажды, поддавшись минутному порыву, он просит у босса, олигарха Шеляринского, отставки. Иван Степанович ожидает, что тот станет уговаривать его остаться. Однако шеф, секунду пожевав губами, до обидного быстро соглашается. То ли он своим сверхъестественным чутьем в чем-то начал подозревать Козлова, то ли почуял недостаточное, в последние полгода, рвение финансового консультанта. «Чем будешь заниматься?» – остро спрашивает Шеляринский. Этот вопрос как лезвие ножа. Скажешь лишнее – одним заказным убийством, одним «висяком» у столичной милиции станет больше. Козлов отвечает точно в «яблочко»: «Уеду в теплые края. Буду отдыхать. В Россию не вернусь. Надоела родина-мать». Шеляринский добрую минуту сверлит его проницательным взглядом. Убеждается, что Козлов не врет. Сухо произносит: «Готовь сменщика. Ручаешься за него головой. Учи его. Передавай ему потихоньку дела. А потом – свободен, как гармонические колебания без учета силы трения». Последняя фраза – юмор, Козлов верноподданнически расхохатывается и понимает, что он, со своею просьбою, только что был на волосок от смерти. С его должности просто так в отставку обычно не выходят.

Спустя полгода он селится на своей заблаговременно приобретенной небольшой вилле (две спальни, гостиная, крохотный бассейн) на северном берегу Франции, на высоком обрыве над самым прибоем. «Свободен! Свободен! Свободен наконец!..» – радостно кричит он, расхаживая по пустым комнатам особняка.

…Однако не прошло и полутора лет, как свобода обернулась скукой. Он побывал за это время во всех возможных краях земли: в Америке, от Сиэтла до Флориды, на Багамах и на Гавайях; в Японии, Таиланде и Австралии; на южных островах – Мальдивах, Фиджи и Маврикии; объездил всю матушку-Европу, посетил даже Лапландию… Рестораны, бары, пляжи, унылые картинные галереи и бодрящиеся кварталы «красных фонарей»… Козлов изведал продажную любовь всех сортов: от дорогостоящих «миссок» и «старлеток» из второго эшелона Голливуда до грошовых старых негритянок в сапогах выше колен, гнездящихся средь бела дня в щелях парижской Сен-Дени… Он играл в рулетку в Монако, сражался с покерными автоматами в Лас-Вегасе, ставил на результаты матчей в английской премьер-лиге… И даже однажды сыграл в «русскую рулетку»: на своей вилле, с четырьмя соотечественниками, на излете пятидневного запоя (неудачника потом отвезли в багажнике по серпантину и сбросили с обрыва в море)…

Раньше, в Москве, Козлов предполагал, что путешествий, женщин и азарта хватит ему надолго – может быть, до конца дней; однако и то, и другое, и третье прискучило до обидного быстро. К тому же столь активный образ жизни потребовал изрядных расходов – и он с холодком в груди отметил, что его состояние уменьшилось без малого на четверть. Вдобавок Иван Степанович (перекормленный в юности советским патриотизмом и потому уверенный, что презирает Родину) вдруг с удивлением обнаружил, что он скучает по России. Не знающий ни одного заграничного языка, он тосковал по нашей речи, по стройно вышагивающим по Тверской гордым студенткам и секретаршам, по полупьяному базару подвыпивших компаний над салатом «оливье», по мужицкому толковищу над кружкой пива.

Козлов начал посещать парижские приемы в русском посольстве, обзавелся спутниковой тарелкой, стал принимать три российских канала, получать из Москвы пять газет.

Он принялся читать российские книги. Он, покалеченный в юности школьным преподаванием литературы и прочитавший за свою жизнь пять с половиной книг (три из них – Леонида Ильича Брежнева), вдруг нашел удовольствие в чтении. Начал с переводных детективов – Хэммета, Стаута, Макдональда. Потом вдруг прочел «Над пропастью во ржи». Подумал: «Да это ж про меня – четырнадцатилетнего!.. Отчего я раньше не читал этой книги?! И книг вообще?!.»

Потихоньку-полегоньку Козлов двинулся вширь и вглубь, без системы и цели. Запоем прочел Достоевского и Агату Кристи. Приступил к Чехову, Фазилю Искандеру, Апдайку, Бунину, Ильфу-Петрову, Булгакову, Олеше… Затем – к Шекспиру, Рабле, Пушкину, «Герою нашего времени», «Отцам и детям», Хемингуэю, Скотту Фицджеральду… Потом пришел черед имен, никогда даже не слыханных им раньше. Лео Перуц, Густав Майринк, Пер Лагерквист…

Он проводил время в одиночестве особняка, и ему не было скучно. Раз в неделю приезжала на старичке «Ситроене» старушка уборщица. Появлялись порой снятые в Париже телки, обычно русские туристки или шлюхи, но они тоже не задерживались надолго.