Пока бьется сердце

Дисциплина в академии была строгая. Во главе каждого курса стоял начальник курса, кроме того, был еще староста. Старостой нашего курса мы единодушно выбрали Сергея Илларионовича Фролова, отличавшегося добрым и ровным характером. Ребята любили Сергея за чуткое отношение к товарищам и за то, что он был всегда справедлив. Его даже называли отцом. Сережа Фролов впоследствии был избран секретарем партийной организации, до этого, в 1922 году, он был помощником военкома академии.

Курсы были разбиты на несколько групп, во главе каждой тоже был староста. В моей группе старостой выбрали Шуру Кожевникова, пользовавшегося большим авторитетом среди сокурсников. Шура был доброжелателен, но строг и поблажек никому не давал, а ко мне, как к другу, относился особенно требовательно. Его слушались все, независимо от бывшего служебного положения.

Я уже говорил, что среди слушателей были люди, различные по возрасту и служебному положению. Но в одном все мы были одинаковы: каждый с волнением и [43] трепетом ждал начала учебного года, первого года, который предстояло провести в стенах академии.

После утверждения списка личного состава слушателей первого курса приема 1923 года была создана партийная организация нашего курса. В состав партийного бюро вошли лучшие коммунисты: Яков Емельянович Афанасьев, Адольф Карлович Аузан, Сергей Илларионович Фролов, Олег Михайлович Земский и Николай Федорович Чехонин. Секретарем партийного бюро был избран Яков Емельянович Афанасьев.

Партийная организация курса пользовалась непререкаемым авторитетом у слушателей и являлась их подлинным вожаком.

Среди «академиков»

Началась учеба в академии. Четкий распорядок дня, строгая дисциплина - все это было для меня в новинку. Ведь в отличие от большинства товарищей, в прошлом кадровых военных, я был человеком сугубо штатским. Но очень скоро я тоже вошел в общий ритм. Мне даже нравилось, что все время было распланировано и ни одна минута не пропадала зря.

Вспоминая об учебе в академии, я хочу рассказать о моих сокурсниках. И прежде всего о самом близком друге Александре Петровиче Кожевникове, встреча с которым оказала огромное влияние на всю мою последующую жизнь и деятельность.

Наше знакомство, как уже упоминалось, началось, когда мы готовились вместе к экзаменам. После каждого экзамена мы подолгу беседовали на самые различные темы. Сейчас могу смело сказать, что Шура много успел в свои двадцать шесть лет. Человек недюжинного ума и всесторонних знаний, он самостоятельно глубоко изучил труды Маркса, Энгельса, Ленина. Знал классическую русскую и иностранную литературу. Увлекался географией, хорошо разбирался в биологии и естествознании, всерьез интересовался психологией. В результате многочасовых бесед мы пришли к выводу, что каждый из нас в силу особенностей психики и характера по-разному подходит к решению одних и тех же задач. Александр Петрович отличался склонностью к анализу. А у меня сначала возникало [44] стремление решить вопрос в делом, а потом переходить к детальному изучению и анализу отдельных элементов. Поэтому Кожевников называл меня синтетиком, а себя аналитиком. Мы даже создали теорию, из которой следовало, что индивидуумы, тяготеющие по методу мышления к анализу, более склонны к науке, а люди искусства (литераторы, музыканты, художники), изобретатели и конструкторы - к синтезу.

Шура мечтал посвятить себя науке, меня же привлекала исключительно конструкторская и изобретательская деятельность. Так оно в жизни и вышло. Даже в академии я всегда что-нибудь разрабатывал, делал эскизы, а Кожевников с большим увлечением давал к этим эскизам теоретические обоснования, производил расчеты. Мы словно дополняли друг друга.

Когда спустя несколько лет Кожевников женился на моей сестре и мы породнились, я был просто счастлив. С Александром Петровичем мы дружили всю жизнь, до самой его смерти…

Еще во время вступительных экзаменов мы с Шурой обратили внимание на военно-морского летчика Михаила Александровича Резунова, который все без исключения предметы сдавал на пятерки. Блестяще выдержав вступительные экзамены в академию, Резунов на протяжении всех лет учебы восхищал преподавателей и слушателей выдающимися математическими и конструкторскими способностями. Сочетание этих качеств очень пригодилось Резунову в дальнейшем: он стал автором ряда систем прицелов для бомбометания с самолетов.

На нашем курсе был талантливый слушатель Алексей Дмитриевич Чаромский, впоследствии известный конструктор авиационных дизелей, устанавливавшихся на самолетах дальнего действия ЕР-2 и Пе-8 (ТБ-7). По этому же типу Чаромский создал дизель В-2 для всемирно известных советских танков Т-34. Такие двигатели использовались на боевых судах Военно-Морских Сил. Дизели Чаромского устанавливаются и поныне на судах с подводными крыльями «Ракета» и «Метеор».